Поэма Фирдоуси «Шахнаме» - героическая эпопея иранских народов, классическое произведение и национальная гордость литератур: персидской - современного Ирана и таджикской - советского Таджикистана, а также значительной части ираноязычных народов современного Афганистана.

Шахнаме» в переводах на многие языки мира стала достоянием широких кругов читателей. В России с поэмой Фирдоуси впервые познакомились по вольной обработке В. А. Жуковским эпизода «Рустем и Зораб». На рубеже XIX и XX вв. появились переводы фрагментов «Шахнаме». Значительное число стихотворных антологий было издано в советское время, в 1934-1936 гг., в связи с празднованием тысячелетия со дня рождения Фирдоуси.

Всемирная история знает яркие, насыщенные грозными событиями периоды, которые Стефан Цвейг образно назвал «звездными часами человечества». В эти эпохи самые передовые представители своего времени, те, кого справедливо именуют совестью народной, остро и сильно переживая драматические ситуации своей эпохи, создают великие творения человеческого духа.
К числу подобных произведений, отразивших в высокохудожественной форме духовный и общественный подъем народов, относятся: «Махабхарата» и «Рамаяна», «Илиада» и «Одиссея», «Божественная комедия» Данте и трагедии Шекспира. В этом ряду стоит и «Шах-наме» гениального Фирдоуси.
Поэт, взявший себе псевдоним «Фирдоуси», что означает «райский», жил и творил в восточном Иране, который входил в те далекие времена в состав государства Саманидов, объединившего земли, на которых жили предки современных таджиков и персов. Это территориальное единство двух народов продолжалось многие столетия, и вплоть до XVI века культурное достояние персов и таджиков было общим.
В государстве Саманидов, политическими и культурными центрами которого были города Бухара и Самарканд, в X веке на базе развития производительных сил, городской жизни и роста национального самосознания народа расцвели наука и художественная литература. На территории Хорасана и Средней Азии в то время жили и творили выдающиеся математики Хорезми (IX в.), Худжанди (Хв.), великие философы и ученые Аль-Фараби (IX в.), Ибн-Сина (X-XI вв.) и Бируни (X-XI вв.).
В X веке в столице Бухаре и других городах державы Саманидов бурно развивалась литература на языке дари, иначе именуемом также фарси. Она послужила основой для дальнейшего развития классической персидско-таджикской поэзии: в X веке был выработан и отшлифован литературный язык фарси, сформировались основные жанры персидско-таджикской поэзии, сложилась система образов с развитой поэтической лексикой и богатством речевых средств, были канонизированы все стихотворные метры и их модификации.
В этот период в государстве Саманидов творила плеяда замечательных поэтов, в произведениях которых наряду с характерными для эпохи панегириками воплотились идеи и мысли, волновавшие передовых людей того времени и отразившие коренные интересы народа. В поэзии достигла высокого развития лирика как философско-этического, так и любовного характера; лирические стихи поэтов были проникнуты глубокими раздумиями о судьбе человека, о мироздании, социальной несправедливости.
О философской лирике дают яркое представление стихи выдающегося поэта-философа Шахида Балхи (X в.), в которых он выразил свое понимание взаимоотношения богатства и знаний:

Видно, званье и богатство – то же, что нарцисс и роза,
И одно с другим в соседстве никогда не расцветало.

"Кто богатствами владеет, у того на грош познаний,
Кто познаньями владеет, у того богатства мало."

«Шах-наме» – венец всей персидской и таджикской поэзии.
Исторические и историко-литературные источники сообщают о жизни Фирдоуси лишь скудные сведения. Известно, что он родился где-то около 934 года, в семье обедневшего дихкана – представителя полупатриархальной-полуфеодальной знати, теснимой новым классом феодальных землевладельцев.
В 994 году, как об этом говорится в заключительной части «Шах-наме», Фирдоуси закончил первую, неполную редакцию своего произведения. За долгие годы, в течение которых он писал «Шах-наме», ему пришлось испытать и голод, и холод, и жестокую нужду. О незавидном материальном положении великого поэта говорится во многих лирических отступлениях, разбросанных по всей огромной книге. Так, в одном из них он сетует:
"Луна померкла, мрачен небосвод,
Из черной тучи снег идет, идет.

Ни гор, ни речки, ни полей не видно,
И ворона, что мглы черней, не видно.

Ни дров, ни солонины у меня,
И нет – до новой жатвы – ячменя.

Хоть вижу снег – слоновьей кости гору,–
Поборов я боюсь в такую пору.

Весь мир вверх дном перевернулся вдруг...
Хотя бы чем-нибудь помог мне друг!"

Согласно существующей легенде, султан Махмуд обещал поэту заплатить за каждое двустишие по золотой монете. Но жестоко обманул его. Когда прибыл караван от султана и развязали тюки, оказалось, что золото заменено серебром. Оскорбленный поэт, который, по преданию, будто бы находился в бане, разделил эти деньги на три части: одну вручил банщику, другую – людям каравана, а на третью купил прохладительные напитки. Это был явный и прямой вызов деспотичному правителю. Султан приказал наказать поэта – бросить его под ноги слону. Фирдоуси бежал из родных мест и много лет провел в скитаннях. Лишь в старости он решил вернуться ыа родину.
Однажды главный министр в присутствии Махмуда произнес двустишие из великой поэмы. Султан, сменив гнев на милость, решил вознаградить поэта. Когда караван с дарами входил в ворота города, из противоположных ворот вынесли носилки с телом умершего Фирдоуси.
"А в тот же час из восточных ворот
Шел с погребальным плачем народ.

К тихим могилам, белевшим вдали,
Прах Фирдуси по дороге несли,"
– так заканчивает свою балладу, посвященную великому персо-таджикскому поэту, Генрих Гейне.
«Он повсюду – этот певец Ирана. Всюду, где Гомер, Вергилий, Шекспир, Мольер, Дайте, Сервантес, Шиллер и Лермонтов, – всюду он рядом с ними.

*************************

Во имя создавшего душу и ум
Над кем не подняться парению дум,
Кто место всему и названье дает
Дарует нам блага, ведет нас вперед.
Он правит вселенной, над небом царит,
Он солнце зажег, и Луну, и Нахид,
Он выше примет, представлений, имен;
Им в зримые образы мир воплощен.
Ты зрения не утруждай: все равно
Глазами узреть нам Творца не дано
К нему даже мысль не отыщет пути;
Превыше всех в мире имен его чти.
Того, Кто над всем вознесен естеством,
Обнять невозможно душой и умом.
Хоть разум порою в суждениях зрел,
Он в силах судить лишь о том, что узрел
Достойной Творца нам хвалы не сложить,
Ему неустанно должны мы служить.
Он дал бытие и душе и уму -
В твореньи своем не вместиться Ему.
Не в силах наш разум и дух до конца
Постичь и восславить величье Творца.
В Его бытии убежденным пребудь,
Сомненья и праздные мысли забудь.
Служа Ему, истину должно искать,
В его повеленья душой проникать.
Тот мощи достигнет, кто знанья достиг;
От знанья душой молодеет старик.
Тут слову предел, выше нет ничего
Уму недоступно Творца существо.

О мудрый, не должно ль в начале пути
Достоинства разума превознести.
[О разуме мысли поведай свои,
Раздумий плоды от людей не таи.
Дар высший из всех, что послал нам Изед,-
Наш разум, - достоин быть первым воспет.
Спасение в нем, утешение в нем
В земной нашей жизни, и в мире ином.
Лишь в разуме счастье, беда без него,
Лишь разум - богатство, нужда без него.
Доколе рассудок во мраке, вовек
Отрады душе не найдет человек.
Так учит мыслитель, что знаньем богат,
Чье слово для жаждущих истины - клад:
Коль разум вожатым не станет тебе,
Дела твои сердце изранят тебе;
Разумный тебя одержимым сочтет,
Родной, как чужого, тебя отметет.
В обоих мирах возвышает он нас;
В оковах несчастный, чей разум угас.
Не разум ли око души? Не найти
С незрячей душою благого пути.
Он - первый средь вечных созданий Творца,
Он стражей тройной охраняет сердца.
Слух, зренье и речь - трое стражей твоих:
И благо и зло познаешь через них.

Кто разум и душу дерзнул бы воспеть?
Дерзнувшего кто бы услышал, ответь?
Коль внемлющих нет - бесполезны слова.
Ты мысль обрати к первым дням естества.
Венец мирозданья, ты создан Творцом,
Ты образ и суть различаешь во всем.
Пусть разум водителем будет тебе,
От зла избавителем будет тебе.
Ты истину в мудрых реченьях найди,
О ней повествуя, весь мир обойди.
Науку все глубже постигнуть стремись,
Познания вечною жаждой томись.
Лишь первых познаний блеснет тебе свет,
Узнаешь: предела для знания нет.

СЛОВО В ПОХВАЛУ РАЗУМА

/Пришла пора, чтоб истинный мудрец
О разуме поведал наконец.
Яви нам слово, восхваляя разум,
И поучай людей своим рассказом.
Из всех даров, что разума ценней?
Хвала ему - всех добрых дел сильней.
Венец, краса всего живого - разум,
Признай, что бытия основа - разум.
Он - твой вожатый, он - в людских сердцах,
Он с нами на земле и в небесах.
От разума - печаль и наслажденье,
От разума - величье и паденье.
Для человека с чистою душой
Без разума нет радости земной.
Ты мудреца слыхал ли изреченье?
Сказал он правдолюбцам в поученье:
"Расскается в своих деяньях тот,
Кто, не подумав, действовать начнет.
В глазах разумных - дураком он станет,
Для самых близких - чужаком он станет".
Друг разума - в почете в двух мирах,
Враг разума - терзается в цепях.
Глаза твоей души - твой светлый разум,
А мир объять ты можешь только глазом.
Был первым в мире создан разум наш,
Он - страж души, трех стражей верных страж,
Те трое суть язык, глаза и уши:
Чрез них добро и зло вкушают души.
Кто в силах разуму воздать почет?
Воздам почет, но кто меня поймет?
Не спрашивай о первых днях творенья
До нашего с тобою появленья,
Но, созданный всевышним в некий миг,
Ты явное и тайное постиг.
Иди же вслед за разумом с любовью,
Разумное не подвергай злословью.
К словам разумных ты ищи пути,
Весь мир пройди, чтоб знанья обрести.
О том, что ты услышал, всем поведай,
С упорством корни знания исследуй:
Лишь ветви изучив на древе слов,
Дойти ты не сумеешь до основ./

Энциклопедичный YouTube

1 / 5

✪ Сказание о Рустаме - 1 часть кинотрилогии по поэме "Шах-Наме" HD качество

✪ Максим Алонцев: «Книга царей и Царь-книга: иранский эпос «Шах-наме» и его мифологические корни»

✪ Сказание о Сиявуше - 3 часть кинотрилогии по поэме"Шах-Наме". HD качество

✪ Рустам и Сухраб - 2 часть кинотрилогии по поэме"Шах-Наме"..

✪ АБУЛЬКАСИМ ФИРДОУСИ. "Иосиф и жена Потифара". "Библейский сюжет

Субтитры

Общая характеристика

"Шахнаме" - это название прозаических и стихотворных сводов, самым значительным из них является эпопея Фирдоуси , написанная примерно в - . "Шахнаме" закончена при тюркском правителе Махмуде Газневи и была посвящена ему. От остальных сводов сохранились лишь фрагменты в пересказе различных авторов. Первоначально своды назывались «Худай-наме» («Хватай-намак»), впоследствии появилось название «Шахнаме».

Фирдоуси писал "Шахнаме" в течение 35 лет и собрал в поэме большой свод персидско-таджикского фольклора. Работая над произведением, он использовал не только эпизоды мусульманской истории, но и древнеиранские мифы, и доисламский эпос, и Авесту , священное писание зороастрийцев . Фирдоуси включил в поэму также тысячу бейтов, написанных его предшественником Дакики , погибшим в молодости и не успевшим завершить свой труд.

«Шахнаме» композиционно делится на 50 так называемых царствований различного объёма. Отдельные царствования включают большие сказания (дастаны), имеющими морально-этическое значение.

Условно принято делить «Шахнаме» на три части: мифологическая, героическая и историческая.

Эпос имеет чрезвычайно важное языковое значение. Книга о царях, написанная целиком на персидском языке , сыграла ключевую роль в возрождении персидского языка, попавшего под арабское влияние.

Иллюстрации

Иллюстрированные копии книги являются самыми известными примерами персидской миниатюры .

Источники о написании Шахнаме

1. В двух персидских предисловиях к «Шахнаме», из которых ряд сведений встречается уже в рукописях 1434 года, а другое свидетельство составлено в 1425 году по приказу Тимурова внука Бейсонгур-хана (французский перевод Валленбурга, Вена, 1810);
2. У Девлет-шаха (1487; издание и перевод Вуллерс: «Fragmenta über die Relig. des Zeroaster», Бонн, 1831; почти полный русский перевод в диссертации Назарьянца; критическое издание целого Девлет-шаха - Брауна, Лондон, 1901);
3. У Джамия († 1492, с латинским переводом в «Anthologia persica», Вена, 1776; с немецким переводом Шлехты Вшегрда, Вена, 1846);
4. у Лотф-Али-бега (в «Атеш-кяде», 1760-79; литография Калькутта, 1249, и Бомбей, 1277).

Биографические сведения о Фирдоуси, изложенные в этих сочинениях очень занимательно и художественно, широко распространены не только в Азии, но и в Европе; с историко-критическими замечаниями они обстоятельно резюмированы у Моля в предисловии к французскому переводу «Шахнаме» и у других европейских переводчиков; они служили сюжетами и для поэтических европейских произведений (Гейне). Эти общераспространённые поздние сведения во многом, однако, противоречат тому, что о себе говорит сам Фирдоуси в лирических отступлениях в «Шахнаме», и тому, что сказано в открытой в конце XIX века старинной статье о Фирдоуси - Ахмеда Арузия («аль-Арудыя») Самаркандского, который менее чем через столетие после смерти Фирдоуси посетил (в 1116 году) родной город поэта Тус и находящуюся там его могилу и сообщил биографические данные о Фирдоуси (издан по-персидски Эте в «Zeitschr. d. D. Morg. Ges.», т. 48, 1894). Исследования T. Нёльдеке (особенно во II томе «Grundriss der iran. Philologie», Страсбург, 1895; ещё П. Хорн, «Gesch. d. pers. Litter.», Лпц, 1901) существенно изменили представление о Фирдоуси.

История написания

Родина Фирдоуси Табаран, одна из составных частей Туса , главного города в Хорасане . Там у Фирдоуси была земля, которая позволяла ему жить безбедно первое время. Однако когда он выдавал дочь замуж, доходов с земли не хватило для состоятельного приданого, и Фирдоуси, по словам Арузии, решил взяться за стихотворную обработку староиранской эпопеи в расчете поднести своё произведение вместе с подобающим панегириком какому-нибудь владетельному лицу и получить богатый подарок. Поэту, когда он приступил к обработке «Шахнаме», было, по его собственным словам, уже лет 40, но он, очевидно, уже раньше занимался эпической поэзией, а к былинам староиранским мог почувствовать особый интерес потому, что в дни его молодости, в 957 году , одним саманидским правителем его родного Туса была составлена комиссия для перевода староиранских сказаний с пехлевийского языка на новоперсидский. Существование богатырского эпоса в Иране мы можем отметить (по Авесте и показаниям греческих писателей) ещё во времена Ахеменидов ; он и при Арсакидах не был забыт. При Сасанидах некоторые эпизоды стали обрабатываться письменно, на языке уже пехлевийском. Старейшее из дошедших до нас произведений этого рода составлено не позже 500 года: «Памятная книга подвигов Зарира» . При Хосрове I Ануширване (531-579) сказания про староиранских царей от баснословного, мифического периода до времен исторических собраны были в один исторический свод, «Ходай-наме» (точнее, по-пехлевийски, «Хватай-намак» - «Книга владык»), который при последнем сасанидском царе Ездигерде был не позже 636 года вновь обработан и доведен до Хосрова II Данишвером, с помощью великого жреца и одного вельможи. При аббасидских халифах , в половине VIII века, перс ибн аль-Мукаффа , известный переводчик «Калилы и Димны» , перевел «Ходай-наме» с пехлевийского языка на арабский, после чего она стала доступна всему мусульманскому миру (до нас перевод ибн аль-Мукаффа не дошёл, но обширные выписки из него сделаны у арабского историка ат-Табари (умер в 923 году) . Лет через сто после смерти ибн аль-Мукаффа, когда Хорасаном и Бухарой владела династия Саманидов, старавшаяся быть независимой от багдадских халифов и проникнутая чисто-персидским национальным духом, один саманидский вельможа озаботился составить для тусского правителя Мохаммеда Абу Мансура новоперсидский (прозаический) перевод сасанидской «Книги владык» с пехлевийского языка - и вот этот-то перевод, или, скорее, переработка, дополненная по другим пехлевийским книгам, был исполнен в дни молодости Фирдоуси особой комиссией из четырёх зороастрийцев в 957-958 году под заглавием «Шахнаме» («Книга царей»). Саманидам для политических и национальных целей желательно было иметь эту «Шахнаме» и в обработке стихотворной. За это дело взялся по поручению нововоцарившегося саманида Нуха II ибн-Мансура (976-997) его придворный поэт Дакики, по религии зороастриец . Он успел составить около 1000 стихов из середины произведения (о введении Зороастровой религии в Иране при Гоштасне), но погиб в том же году, и его задачу решил исполнить Фирдоуси, причём удержал готовые 1000 стихов Дакики; раздобыть же прозаический новоперсидский оригинал (что, по мнению поздних биографов Фирдоуси, вдали от столицы было делом очень трудным) оказывалось лёгким потому, что составлен он был тут же в Тусе, всего лет 20 назад.

Сперва Фирдоуси работал урывками, у себя в Тусе, но, когда ему перешло за 60 лет, он принялся за работу с большим усердием, переехал в Халенджан (недалеко от Исфахана) к саманидскому вельможе Ахмеду, и таким образом через 25 лет, в 999 г., стихотворная «Шахнаме» была готова и преподнесена Ахмеду. Фирдоуси получил от него щедрый подарок и нашёл нескольких других покровителей среди саманидских сановников, но как раз в этом же 999 году Хорасаном завладел завоеватель-тюрк Махмуд Газневидский , и материальное положение Фирдоуси ухудшилось. Через 11 лет, вновь переработав свою «Шахнаме», Фирдоуси отправился с ней (1010) в Газни к Махмуду, при дворе которого проживали многие поэты-панегиристы. Как поэт уже знаменитый, Фирдоуси надеялся за посвящение «Шахнаме» Махмуду получить хорошее вознаграждение. Махмуд по-персидски настолько знал, чтобы понимать панегирики (и Фирдоуси на это не поскупился), но сама «Шахнаме» была для него во всех отношениях неинтересна: её поэтического достоинства он оценить не был в состоянии, герои-язычники ему - сунниту, могли быть только противны, да противен и их поэт-еретик (Фирдоуси был шиит); национальный персидский дух, веющий из «Шахнаме», был для тюрка чужд, а восхваление победоносной борьбы Ирана с Тураном способно было возбудить в нём прямо враждебные чувства; оттого все восхваления Фирдоуси Махмудовой щедрости, которые вставлены были Фирдоуси в «Шахнаме», не трогали Махмуда, а когда он наконец отпустил Фирдоуси подарок, то это была очень маленькая сумма, которая средств к жизни 76-летнему старику никак обеспечить не могла. До Махмуда через завистников дошло, что Фирдоуси своей наградой недоволен, и он погрозил затоптать его слонами; для этого достаточно было бы сослаться на то, что Фирдоуси - еретик . Фирдоуси бежал из Газни в Герат и в виде приложения к «Шахнаме» написал сатиру на султана, в которой советовал венценосцу бояться молниеносного стиха поэта, упорно повторял, что навсегда останется шиитом, издевался над суммой, полученной от Махмуда за свои 60000 двустиший («раз пива напиться» - иронически выразился он); «да чего и ждать было от сына раба? - добавлял он: - сын холопа, хоть и царём сделается, все равно с холопской природой не расстанется». Впрочем, эта сатира не сделалась составною частью «Шахнаме», потому что табаристанский князь Испехбед Шехрияр (из царского иранского рода), к которому направился Фирдоуси после полугодичного пребывания в Герате и который признавал верховную власть Махмуда, побоялся, как бы известие о сатире не дошло до султана. Он заплатил Фирдоуси (так передавали Арузию) 100000 дирхемов, то есть по 1000 дирхемов за каждый стих сатиры, и поэт её вычеркнул. Таким образом, сатира осталась Махмуду неизвестной; тем не менее, Испехбед при всём своем уважении к таланту знаменитого поэта постеснялся держать его у себя долго, и Фирдоуси нашёл прибежище у буида Баха ад-Давле и его сына и преемника (с 1012 года) Султан ад-Давле, которые были независимыми государями западной половины Персии и хотя исповедовали шиизм, держали в полном повиновении даже главу суннитов - багдадского халифа. Фирдоуси посвятил буидскому султану объемистую романтическую поэму «Юсуф и Зулейха» на сюжет библейской легенды об Юсуфе (Иосиф), которая, несмотря на преклонные годы поэта, все же отличается вдохновением; быть может, она была вчерне набросана им в более молодые годы . В этой поэме поэт отрекается от своего бессмертного «Шахнаме», называя все легенды о старых царях ложью. Скиталец в то время потерял своего единственного сына. Остался ли Фирдоуси и буидским приёмом не слишком доволен или же просто стосковался в непривычном климате и обстановке Ирака, но только он вернулся на родину в Тус; вскоре после 1020 года он умер и, так как духовенство отказалось похоронить его на общем мусульманском кладбище, то его похоронили под городом . Предание, имеющееся уже и у Арузия, сообщает, что незадолго до смерти Фирдоуси султан Махмуд случайно услышал от одного придворного выразительный стих из «Шахнаме», осведомился об авторе и узнал, что стих - из посвященной Махмуду же «Книги царей» знаменитого Фирдоуси, который теперь в Тусе проживает в бедности. Махмуд, который о сатире на него ничего не знал, мог сообразить, что «Книгой царей» прославлено теперь в целом Иране его собственное имя; поэтому можно поверить словам предания, что он немедленно распорядился послать в Тус Фирдоуси богатый дар (60000 серебряных дирхемов - по сообщению Арузия; 60000 золотых червонцев - по невероятным поздним преданиям). А Фирдоуси незадолго перед тем шёл по базару и услышал, как один ребёнок распевает стих из его сатиры: «будь Махмуд царского рода, он бы увенчал мою голову царской короной». Старик вскрикнул и упал без чувств; его отнесли домой, и он скончался. В то самое время, когда через одни городские ворота выносили для похорон его труп, в другие городские ворота вступали верблюды с дарами от Махмуда. «Едва ли всё в действительности совершилось точь-в-точь так», - говорит Нёльдеке («Grundriss», II, 158), «но легенда так поэтична и так прекрасна, что не хочется подвергать её сомнению», - замечает П. Горн («Gesch. d. pers. Litt»., 85).

Анализ произведения

Исторический анализ «Шахнаме» и сопоставление её с Авестой произвёл Фридрих Шпигель ; при этом оказалось, что часто даже второстепенные мифические лица и подробности «Шахнаме» совпадают не только с Авестой , но и с индийской Ригведой . Сжатый, но всесторонний анализ «Шахнаме» со стороны исторической, художественной, филологической и палеографической с указанием того, что было сделано раньше, дал Теодор Нёльдеке в «Persische Studien» и, окончательнее, в «Das iranische Nationalepos» .

Влияние поэмы

Персидской литературе поэма Фирдоуси дала сильнейший толчок: она породила бесконечный ряд других эпических произведений, имела влияние на эпос не только героический, но и романтический (Низами Гянджеви , Джами и сотни других подражателей не только в Персии , но и в Турции и других странах), своими лирическими местами явилась предвестницей дервишской суфийской поэзии и навеки осталась у персов идеальным, недосягаемым поэтическим образцом. Сбылись гордые слова Фирдоуси (напоминающие Пиндара , «Пифия», VI, 10, и Горация , «Оды», III, 30, хотя Фирдоуси знать их не мог):

Я возвел своей поэзией высокий замок, которому не повредит ветер и дождь. Годы протекут над этой книгой, и всякий умный будет её читать… я не умру, я буду жить, потому что я посеял семя словесное.

До настоящего времени иранцы смотрят на «Шахнаме» как на своё величайшее национальное произведение; нередко совсем неграмотный персиянин знал на память немало мест из «Шахнаме» (при этом все её сообщения принимались не за мифологию, а за историческую истину даже людьми образованными). Кроме занимательности, художественности и национальности содержания, всех пленяет и язык Фирдоуси, почти чуждый арабизмов, которые заполонили последующую персидскую речь.

Кроме того, «Шахнаме» не раз касались исследователи старорусской письменности и былевой поэзии. Любимая русская лубочная сказка «Еруслан Лазаревич » заимствована из «Шахнаме»: Еруслан = Рустам (Ростем), Лазарь или Залазарь = Зâль-зар, Киркоус = Кей-Кавус; подробное сличение сделано В. В. Стасовым (Собрание сочинений, том III, 1894, стр. 948 и след.); старейший текст (XVII в.) издан Н. И. Костомаровым во II томе «Памятников старинной русской литературы» (СПб., 1860, стр. 325-339), а по рукописи XVIII века - Н. С. Тихонравовым в его «Летописях русской литературы» (1859, том II, книга 4, отд. II, стр. 101-128), с примечанием редактора). Сближают с «Шахнаме» и сказание «О 12 снах царя Шахаиши», происхождение которого, впрочем, не выяснено; И. В. Ягич Карлом Генриховичем Залеманом в Санкт-Петербурге . Английский сокращенный перевод, то стихом, то прозой, Джеймса Аткинсона (Лондон, 1832). Французский прозаический перевод - Ж. Моля (Париж, 1838-78). Немецкие: а) Антологический стихотворный перевод Адольфа Фридриха фон Шака , «Heldensagen v. F.» (Берлин, 1865); б) Посмертный Фридриха Рюккерта , «Königsbuch» (Берлин, 1890) - художественный и точный, но ограничивается только героической эпохой; «Rustem und Sohrab», издан при жизни Рюккерта (Эрланген, 1838) - не перевод, а вольная переделка. Итальянский вольный стихотворный перевод - Ит. Пицци (Турин, 1886-1888).

В. А. Жуковский ещё в XIX веке создал «вольное подражание» вольной переделке Рюккерта под названием «Рустем и Зораб» (= Сохраб); на Рустема (Рустама) Жуковский перенёс, между прочим, черты русского богатыря Святогора , который вязнет ногами в земле, потому что ему «грузно от силушки, как от тяжёлого бремени». Также небольшой эпизод из «Шахнаме» («Смерть Иреджа») и отдельные отрывки из поэмы были переведены на русский язык князем Д. Цертелевым, опубликован в «Русском вестнике» 1885, № 12. Украинский перевод А. Е. Крымского с персидского оригинала доведен до царя Менучихра (опубликован в львовском журнале «Житье i слово», 1895). В XX веке поэму на русский язык перевёл С. И. Соколов (1905). Немалую часть эпоса перевели в советское время

Поэма Фирдоуси "Шах-наме" ("Книга царей") - это чудесный поэтический эпос, состоящий из 55 тысяч бейтов (двустиший), в которых причудливо переплелись в извечной борьбе темы славы и позора, любви и ненависти, света и тьмы, дружбы и вражды, смерти и жизни, победы и поражения. Это повествование мудреца из Туса о легендарной династии Пишдадидов и перипетиях истории Киянидов, уходящие в глубь истории Ирана через мифы и легенды.

В качестве источников для создания поэмы автор использовал легенды о первых шахах Ирана, сказания о богатырях-героях, на которые опирался иранский трон эпоху династии Ахеменидов (VI - IV века до н. э.), реальные события и легенды, связанные с пребыванием в Иране Александра Македонского. Абулькасим Фирдоуси работал над своей поэмой 35 лет и закончил ее в 401 году хиджры, то есть в 1011 году.

Условно принято делить "Шахнаме" на три части: мифологическая, героическая и историческая.

Фирдоуси. Шах-наме

Миниатюра из рукописи "Шах-наме" XVI века.

Фирдоуси-слава и гордость мировой
культуры

Всемирная история знает яркие, насыщенные грозными событиями периоды, которые Стефан Цвейг образно назвал "звездными часами чело­вечества". В эти эпохи самые передовые представители своего времени, те, кого справедливо именуют совестью народной, остро и сильно пережи­вая драматические ситуации своей эпохи, создают великие творения человеческого духа.

К числу подобных произведений, отразивших в высокохудожествен­ной форме духовный и общественный подъем народов, относятся: "Махабхарата" и "Рамаяна", "Илиада" и "Одиссея", "Божественная комедия" Данте и трагедии Шекспира. В этом ряду стоит и "Шах-наме" гениального Фир­доуси.

Поэт, взявший себе псевдоним "Фирдоуси", что означает "райский", жил и творил в восточном Иране, который входил в те далекие времена в состав государства Саманидов, объединившего земли, на которых жили предки современных таджиков и персов. Это территориальное единство двух народов продолжалось многие столетия, и вплоть до XVI века куль­турное достояние персов и таджиков было общим.

В государстве Саманидов, политическими и культурными центрами которого были города Бухара и Самарканд, в X веке на базе развития производительных сил, городской жизни и роста национального самосо­знания народа расцвели наука и художественная литература. На террито­рии Хорасана и Средней Азии в то время жили и творили выдающиеся математики Хорезми (IX в.), Худжанди (Хв.), великие философы и ученые Аль-Фараби (IX в.), Ибн-Сина (X-XI вв.) и Бируни (X-XI вв.).

В X веке в столице Бухаре и других городах державы Саманидов бур­но развивалась литература на языке дари, иначе именуемом также фарси. Она послужила основой для дальнейшего развития классической пер­сидско-таджикской поэзии: в X веке был выработан и отшлифован литера­турный язык фарси, сформировались основные жанры персидско-таджик­ской поэзии, сложилась система образов с развитой поэтической лексикой и богатством речевых средств, были канонизированы все стихотворные мет­ры и их модификации.

В этот период в государстве Саманидов творила плеяда замечатель­ных поэтов, в произведениях которых наряду с характерными для эпохи панегириками воплотились идеи и мысли, волновавшие передовых людей того времени и отразившие коренные интересы народа. В поэзии достигла высокого развития лирика как философско-этического, так и любовного характера; лирические стихи поэтов были проникнуты глубокими раздумиями о судьбе человека, о мироздании, социальной несправедливости.

О философской лирике дают яркое представление стихи выдающегося поэта-философа Шахида Балхи (X в.), в которых он выразил свое понима­ние взаимоотношения богатства и знаний:

Видно, званье и богатство - то же, что нарцисс и роза,
И одно с другим в соседстве никогда не расцветало.

Кто богатствами владеет, у того на грош познаний,
Кто познаньями владеет, у того богатства мало.

Персидско-таджикскую поэзию X века характеризует живое восприя­тие бытия, призыв к полнокровной жизни со всеми ее радостями, вызов неумолимой судьбе. Такими мотивами навеяно известное стихотворение Рудаки:

Будь весел с черноокою вдвоем,
Затем что сходен мир с летучим сном.

Ты будущее радостно встречай,
Печалиться не стоит о былом.

Я и подруга нежная моя,
Я и она - для счастья мы живем.

Как счастлив тот, кто брал и кто давал,
Несчастен равнодушный скопидом.

Сей мир, увы, лишь вымысел и дым,
Так будь что будет, насладись вином!

В VII веке Иран и Средняя Азия были завоеваны Арабским халифа­том и включены в сферу экономической, политической и культурно-духовной жизни этого огромного государства. Однако уже через столетие в среде иранских образованных кругов началось движение, известное под названием шуубийа, в котором отразился протест порабощенных пародов против их духовного закабаления. Так, например, иранские шуубиты со­бирали древние сказания, переводили древнеиранские книги на арабский язык, использовали в своих стихах идеи, образы и мотивы Авесты и других зороастрийских религиозных сочинений.

Особое распространение в X веке получило сведение древних иран­ских мифов и героических сказаний в специальные сборники, носившие название "Шах-наме" ("Книга о шахах"). При составлении этих произве­дений широко использовались написанные на среднеперсидском языке своды "Худай-наме" ("Книга о царях"), в которых наряду с официальной придворной хроникой династии Сасанидов (III-VI вв. н. э.) содержались также мифы и сказания иранских народов.

В течение X века на языке дари было составлено три (по свидетель­ству некоторых источников - четыре) прозаических свода "Шах-наме", которые носили полуисторический-полухудожественный характер и не могли оказывать должного эстетического воздействия. Следовательно, в то время уже созрела настоятельная потребность создания истинно поэти­ческих произведений о героическом прошлом. Все это было обусловлено, с одной стороны, все возрастающим процессом пробуждения народного самосознания у предков таджиков и персов, необходимостью духовного самовыражения, то есть создания художественной эпической литературы на родном языке; с другой стороны, было продиктовано необходимостью консолидации внутренних сил страны перед угрозой иноземного вторже­ния кочевых племен, с которыми Саманидам приходилось вести беспрерыв­ные войны. Этот социальный заказ остро чувствовали все передовые пи­сатели и общественные деятели Саманидского государства, и первым, кто попытался удовлетворить эту настоятельную потребность общества, был поэт Дакики, погибший совсем молодым (977 г.) и успевший написать всего несколько тысяч бейтов (двустиший).

Завершить неоконченную работу Дакики взялся Абулькасим Фир­доуси, создавший гениальную эпопею "Шах-наме" - венец всей персидской и таджикской поэзии.

Исторические и историко-литературные источники сообщают о жизни Фирдоуси лишь скудные сведения. Известно, что он родился где-то около 934 года, в семье обедневшего дихкана - представителя полупатриар­хальной-полуфеодальной знати, теснимой новым классом феодальных землевладельцев.

В 994 году, как об этом говорится в заключительной части "Шах-наме", Фирдоуси закончил первую, неполную редакцию своего произве­дения. За долгие годы, в течение которых он писал "Шах-наме", ему при­шлось испытать и голод, и холод, и жестокую нужду. О незавидном материальном положении великого поэта говорится во многих лирических отступлениях, разбросанных по всей огромной книге. Так, в одном из них он сетует:

Луна померкла, мрачен небосвод,
Из черной тучи снег идет, идет.

Ни гор, ни речки, ни полей не видно,
И ворона, что мглы черней, не видно.

Ни дров, ни солонины у меня,
И нет - до новой жатвы - ячменя.

Хоть вижу снег - слоновьей кости гору,-
Поборов я боюсь в такую пору.

Весь мир вверх дном перевернулся вдруг...
Хотя бы чем-нибудь помог мне друг!

Фирдоуси (полное имя - Хаким Абулькасим Мансур Хасан Фирдоуси Туси) традиционно считают основателем персидской эпической поэзии. Сегодня он считается национальным поэтом в Иране, Таджикистане, Узбекистане и Афганистане. Фирдоуси – автор крупнейшей эпической поэмы

В переводе с персидского شاهنامه‎ - «Книга царей», «Книга о царях», «Царь-книга». В Книге царей описывается история Ирана от древних времен до проникновения ислама в VII веке. Шах-Наме описывает историю более чем 50 царств. 60 000 бейтов «Шах-Наме» составили единый эпос – поэму, самую длинную из написанных человеческой рукою. Она охватывает всю историю персидских царств за четыре тысячелетия, содержит мудрейшие высказывания о любви и разлуке, жизни и смерти.

В начале Xв. сложились благоприятные условия для развития литературы в независимом от Арабского халифата, относительно централизованном восточноиранском государстве Саманидов (887-999), при которых экономический уклад страны приобретает окончательно феодальные формы. Особое развитие получают ремесла, местная и караванная торговля; культура переживает подъем. Бухара становится не только столицей этого государства, но и центром культурной жизни всего Восточного Ирана и Средней Азии. Именно в Бухаре оформилась и процветала первая крупная школа поэзии и прозы на фарси. Наследие этой школы стало классической традицией для последующего развития литературы.

Во владениях Саманидов появляются ценители изящного слова, двор поощряет высокую поэзию на фарси. Поэт откликается на все, что могло интересовать вновь возрожденную иранскую аристократию. Потеря связи с древнеиранской литературной традицией и многовековое подражание арабской поэзии в период господства арабского языка как государственного, научного и литературного в Иране привели, очевидно, к тому, что к моменту возникновения поэзии на языке фарси арабский квантитативный принцип метрики упрочивается во всевозрастающей степени как в теории, так и на практике

В период господства Саманидов возродился интерес к иранской старине, в частности составлялись на фарси сборники легенд и преданий о мифических и исторических богатырях и царях, живших до арабского нашествия. Эти мифологические своды обычно называют «Шах-наме» («Книга о царях»).

При Сасанидах существовала книга о царях на среднеперсидском (пехлевийском) языке - «Хватай-намак», текст которой до нас не дошел. Есть свидетельства о составлении на языке фарси-дари по крайней мере четырех не дошедших до нас произведений: это прозаическая «Шах-наме» Абу-ль-Муайяда Балхи (963 г.); «Шах-наме» Абу Али Мухаммада ибн Ахмада Балхи; «Шах-наме» Масуд-и Марвази (составлена ранее 966 г.) и, наконец, «Мансурова Шах-наме» (посвященная Мансуру), законченная в 957 г. Именно это произведение использовал Фирдоуси в своем сочинении. Дошло предисловие к «Мансуровой Шах-наме» с ярко выраженными особенностями ранней персоязычной прозы. Авторы этого эпического свода использовали, видимо, устную традицию, предания, бытовавшие в народной и дехканской (мелкофеодальной) среде. Одним из авторов был Дакики (ум. 977), вероятно знавший все эти произведения.

Придворный поэт Дакики собрал воедино те мифы, которые впоследствии послужили основой для Шах-Наме. После предварительной работы Дакики приступил к составлению своей поэтической книги. По некоторым сведениям, он успел написать около 5000 бейтов. Неожиданная гибель поэта от руки раба во время пира оборвала его работу, и лишь около тысячи его бейтов Фирдоуси включил в свою «Шах-Наме». Они дошли и до нас, выявив, как и другие поэтические фрагменты Дакики, симпатии автора к старинным традициям и зороастрийской вере.

Фирдоуси писал Шахнаме в течение 35 лет. За это время политическая ситуация в стране резко изменилась. На смену правящей династии Саманидов пришел султан Махмуд, турок по происхождению. Это создало ряд сложностей для Фирдоуси. Шах-Наме – чисто иранская поэма, прославляющая иранскую культуру и иранский народ, ставящая Иран в центре мироздания. Основная мысль поэмы заключается в том, что лишь наследственные носители царской власти имеют на неё право. Естественно, что подобная поэма не могла понравиться новой власти. Султана Махмуда более устраивала мысль о правомерности силы, а не наследственности. По известной легенде, не имеющей точных подтверждений, султан отказался заплатить Фирдоуси за поэму. Это сильно рассердило поэта, и он написал сатиру, в которой упрекал султана происхождением от раба. В результате султанского гнева Фирдоуси был вынужден бежать из страны и скитаться в бедности до конца жизни. Другая легенда была поэтически обработана великим немецким романтиком Генрихом Гейне.Согласно этой легенде, султан обещал поэту заплатить за каждое двустишие по золотой монете. Но Махмуд жестоко обманул его. Когда прибыл караван от султана и развязали тюки, оказалось, что золото заменено серебром. Оскорбленный поэт, который, по преданию, будто бы находился в бане, разделил эти деньги на три части: одну вручил банщику, другую - людям каравана, а на третью купил прохладительные напитки. Это был явный и прямой вызов деспотичному правителю. Султан приказал наказать поэта - бросить его под ноги слону. Фирдоуси бежал из родных мест и много лет провел в скитаниях. Лишь в старости он решил вернуться ыа родину. Однажды главный министр в присутствии Махмуда произнес двустишие из великой поэмы. Султан, сменив гнев на милость, решил вознаградить поэта. Когда караван с дарами входил в ворота города, из противоположных ворот вынесли носилки с телом умершего Фирдоуси.

Обе эти легенды выглядят крайне сомнительно. Более того, не сохранилось ни одного достоверного письменного источника, подтверждающего эти легенды.

Фирдоуси. Шах-наме

Миниатюра из рукописи «Шах-наме» XVI века.

Фирдоуси-слава и гордость мировой

культуры

Всемирная история знает яркие, насыщенные грозными событиями периоды, которые Стефан Цвейг образно назвал «звездными часами чело­вечества». В эти эпохи самые передовые представители своего времени, те, кого справедливо именуют совестью народной, остро и сильно пережи­вая драматические ситуации своей эпохи, создают великие творения человеческого духа.

К числу подобных произведений, отразивших в высокохудожествен­ной форме духовный и общественный подъем народов, относятся: «Махабхарата» и «Рамаяна», «Илиада» и «Одиссея», «Божественная комедия» Данте и трагедии Шекспира. В этом ряду стоит и «Шах-наме» гениального Фир­доуси.

Поэт, взявший себе псевдоним «Фирдоуси», что означает «райский», жил и творил в восточном Иране, который входил в те далекие времена в состав государства Саманидов, объединившего земли, на которых жили предки современных таджиков и персов. Это территориальное единство двух народов продолжалось многие столетия, и вплоть до XVI века куль­турное достояние персов и таджиков было общим.

В государстве Саманидов, политическими и культурными центрами которого были города Бухара и Самарканд, в X веке на базе развития производительных сил, городской жизни и роста национального самосо­знания народа расцвели наука и художественная литература. На террито­рии Хорасана и Средней Азии в то время жили и творили выдающиеся математики Хорезми (IX в.), Худжанди (Хв.), великие философы и ученые Аль-Фараби (IX в.), Ибн-Сина (X-XI вв.) и Бируни (X-XI вв.).

В X веке в столице Бухаре и других городах державы Саманидов бур­но развивалась литература на языке дари, иначе именуемом также фарси. Она послужила основой для дальнейшего развития классической пер­сидско-таджикской поэзии: в X веке был выработан и отшлифован литера­турный язык фарси, сформировались основные жанры персидско-таджик­ской поэзии, сложилась система образов с развитой поэтической лексикой и богатством речевых средств, были канонизированы все стихотворные мет­ры и их модификации.

В этот период в государстве Саманидов творила плеяда замечатель­ных поэтов, в произведениях которых наряду с характерными для эпохи панегириками воплотились идеи и мысли, волновавшие передовых людей того времени и отразившие коренные интересы народа. В поэзии достигла высокого развития лирика как философско-этического, так и любовного характера; лирические стихи поэтов были проникнуты глубокими раздумиями о судьбе человека, о мироздании, социальной несправедливости.

О философской лирике дают яркое представление стихи выдающегося поэта-философа Шахида Балхи (X в.), в которых он выразил свое понима­ние взаимоотношения богатства и знаний:

Видно, званье и богатство - то же, что нарцисс и роза,

И одно с другим в соседстве никогда не расцветало.

Кто богатствами владеет, у того на грош познаний,

Кто познаньями владеет, у того богатства мало.

Этот мотив несовместимости знания и богатств в персидско-таджик­ской поэзии был излюбленным, он встречается у многих поэтов, в том числе и у великого Рудаки (ум. в 941 г.) - признанного основоположника классической поэзии на языке фарси.

Персидско-таджикскую поэзию X века характеризует живое восприя­тие бытия, призыв к полнокровной жизни со всеми ее радостями, вызов неумолимой судьбе. Такими мотивами навеяно известное стихотворение Рудаки:

Будь весел с черноокою вдвоем,

Затем что сходен мир с летучим сном.

Ты будущее радостно встречай,

Печалиться не стоит о былом.

Я и подруга нежная моя,

Я и она - для счастья мы живем.

Как счастлив тот, кто брал и кто давал,

Несчастен равнодушный скопидом.

Сей мир, увы, лишь вымысел и дым,

Так будь что будет, насладись вином!

В VII веке Иран и Средняя Азия были завоеваны Арабским халифа­том и включены в сферу экономической, политической и культурно-духовной жизни этого огромного государства. Однако уже через столетие в среде иранских образованных кругов началось движение, известное под названием шуубийа, в котором отразился протест порабощенных пародов против их духовного закабаления. Так, например, иранские шуубиты со­бирали древние сказания, переводили древнеиранские книги на арабский язык, использовали в своих стихах идеи, образы и мотивы Авесты и других зороастрийских религиозных сочинений.

Особое распространение в X веке получило сведение древних иран­ских мифов и героических сказаний в специальные сборники, носившие название «Шах-наме» («Книга о шахах»). При составлении этих произве­дений широко использовались написанные на среднеперсидском языке своды «Худай-наме» («Книга о царях»), в которых наряду с официальной придворной хроникой династии Сасанидов (III-VI вв. н. э.) содержались также мифы и сказания иранских народов.

В течение X века на языке дари было составлено три (по свидетель­ству некоторых источников - четыре) прозаических свода «Шах-наме», которые носили полуисторический-полухудожественный характер и не могли оказывать должного эстетического воздействия. Следовательно, в то время уже созрела настоятельная потребность создания истинно поэти­ческих произведений о героическом прошлом. Все это было обусловлено, с одной стороны, все возрастающим процессом пробуждения народного самосознания у предков таджиков и персов, необходимостью духовного самовыражения, то есть создания художественной эпической литературы на родном языке; с другой стороны, было продиктовано необходимостью консолидации внутренних сил страны перед угрозой иноземного вторже­ния кочевых племен, с которыми Саманидам приходилось вести беспрерыв­ные войны. Этот социальный заказ остро чувствовали все передовые пи­сатели и общественные деятели Саманидского государства, и первым, кто попытался удовлетворить эту настоятельную потребность общества, был поэт Дакики, погибший совсем молодым (977 г.) и успевший написать всего несколько тысяч бейтов (двустиший).

Завершить неоконченную работу Дакики взялся Абулькасим Фир­доуси, создавший гениальную эпопею «Шах-наме» - венец всей персидской и таджикской поэзии.

Исторические и историко-литературные источники сообщают о жизни Фирдоуси лишь скудные сведения. Известно, что он родился где-то около 934 года, в семье обедневшего дихкана - представителя полупатриар­хальной-полуфеодальной знати, теснимой новым классом феодальных землевладельцев.

В 994 году, как об этом говорится в заключительной части «Шах-наме», Фирдоуси закончил первую, неполную редакцию своего произве­дения. За долгие годы, в течение которых он писал «Шах-наме», ему при­шлось испытать и голод, и холод, и жестокую нужду. О незавидном материальном положении великого поэта говорится во многих лирических отступлениях, разбросанных по всей огромной книге. Так, в одном из них он сетует:

Луна померкла, мрачен небосвод,

Из черной тучи снег идет, идет.

Ни гор, ни речки, ни полей не видно,

И ворона, что мглы черней, не видно.

Ни дров, ни солонины у меня,

И нет - до новой жатвы - ячменя.

Хоть вижу снег - слоновьей кости гору,-

Поборов я боюсь в такую пору.

Весь мир вверх дном перевернулся вдруг...

Хотя бы чем-нибудь помог мне друг!

Над первой редакцией поэт, судя по сведениям первоисточников и текста самого «Шах-наме», трудился около двадцати лет и лишь в старо­сти получил вознаграждение за свой поистине титанический труд. В то время правители платили поэтам за посвящение им произведений. Однако Фирдоуси оказался в незавидном положении: в 992 году (то есть за два года до завершения первой редакции «Шах-наме») Бухара - столица Са­манидов, политике которых отвечал идейный смысл эпопеи и на покрови­тельство которых поэт имел все основания рассчитывать, была взята Караханидами - предводителями кочевых племен из Семиречья. И надеж­дам Фирдоуси не суждено было осуществиться, но он не прекратил работы и приступил ко второй редакции, по объему почти вдвое предвосходившей первоначальную, которая была закончена в 1010 году. К этому времени Саманидов в качестве правителя Хорасана и части Средней Азии сменил могущественный властитель Газны султан Махмуд (997-1030), прославившийся как жестокий завоеватель Северной Индии. Он отверг творение Фирдоуси.

Существует много легенд о причинах конфликта между гениальным поэтом и грозным тираном. Одна из них была поэтически обработана вели­ким немецким романтиком Генрихом Гейне.

Согласно этой легенде, султан обещал поэту заплатить за каждое двустишие по золотой монете. Но Махмуд жестоко обманул его. Когда прибыл караван от султана и развязали тюки, оказалось, что золото за­менено серебром. Оскорбленный поэт, который, по преданию, будто бы находился в бане, разделил эти деньги на три части: одну вручил банщику, другую - людям каравана, а на третью купил прохладительные напитки. Это был явный и прямой вызов деспотичному правителю. Султан приказал наказать поэта - бросить его под ноги слону. Фирдоуси бежал из родных мест и много лет провел в скитаннях. Лишь в старости он решил вернуться ыа родину.

Однажды главный министр в присутствии Махмуда произнес двусти­шие из великой поэмы. Султан, сменив гнев на милость, решил вознагра­дить поэта. Когда караван с дарами входил в ворота города, из противо­положных ворот вынесли носилки с телом умершего Фирдоуси.

А в тот же час из восточных ворот

Шел с погребальным плачем народ.

К тихим могилам, белевшим вдали,

Прах Фирдуси по дороге несли,

Так заканчивает свою балладу, посвященную великому персо-таджикскому поэту, Генрих Гейне.

Советские ученые указали на подлинные причины отрицательного отношения султана к «Шах-наме». С одной стороны выступал Махмуд жесткий деспот, беспощадно подавлявший народные восстания и прово­дивший свои грабительские походы под знаменем священного ислама, с другой - великий поэт, воспевший борьбу за отчизну, но осудивший жестокость и беспричинное кровопролитие, прославивший справедливых правителей и простых людей, призывавший ценить «тех, кто зарабатывает трудом хлеб насущный». Султан не признавал никаких иных законов, кроме собственной воли, Фирдоуси же провозглашал гимн законности и правопорядку. Махмуд не ставил человеческую жизнь ни в грош, Фир­доуси же призывал ценить жизнь как величайшее благо. Одним словом, вся идейная основа, весь строи мыслей «Шах-наме» решительно противо­стояли политике Махмуда, и никакой речи, конечно, не могло быть о при­знании султаном великого творения.

«Шах-наме» - огромная стихотворная эпопея. В течение тысячеле­тия поэма многократно переписывалась, и средневековые писцы, не отли­чаясь особой щепетильностью в вопросах авторского права, поступали с текстом, как им заблагорассудится, так что количество бейтов в различ­ных вариантах «Шах-наме» колеблется от сорока до ста двадцати тысяч. В критическом же тексте, впервые подготовленном на основе древнейших рукописей сотрудниками Института востоковедения АН СССР, содержится пятьдесят пять тысяч бейтов, и эту цифру следует полагать близкой к истине.

Композиция «Шах-наме» такова: поэма состоит из описаний пятиде­сяти царствований, начиная от царей легендарных и кончая личностями историческими. Некоторые эпизоды, как, например, разделы о сасанидских шахах, содержат всего лишь несколько десятков двустиший, иные же разделы насчитывают более пяти тысяч. Есть и такие разделы, в которые автор включил самостоятельные поэмы героического или романтического плана, нередко весьма крупные по объему. Именно они вследствие своей художественной силы приобрели наибольшую популярность. Таковы, например, «Рустам и Сухраб», «Сиявуш», включенные в повествование о царствовании Кей-Кавуса.

Исследователи делят «Шах-наме» на три части: 1) мифологическую (до появления систансккх богатырей); 2) героическую (до Искандара); 3) историческую. Хотя у самого автора такого деления нет, но оно вполне оправданно и имеет под собой реальную почву.

Каждый раздел предваряется тронной речью, как, например, речь Бахрама Гура. В этом обращении к великим мира сего и простым людям вступающий на престол властелин сообщает о своей будущей политической программе.

В заключительной части каждого раздела поэт устами умирающего шаха излагает предсмертмое завещание - наставление наследнику. В этом назидании наряду с пессимистическими нотками о бренности мира содер­жатся призывы быть справедливым и не обижать подданных, заботиться о процветании страны. Taк звучит, например, завещание Ардашира Бабакана:

Так будь разумным, щедрым, справедливым.

Страна счастлива - будет царь счастливым.

Лжи приближаться к трону запрети,

Ходи всегда по правому пути.

Для добрых дел сокровищ не жалей,

Они стране - как влага для полей.

А если шах жесток, и скуп, и жаден,-

Труд подданных тяжел и безотраден.

Дихкан скопил казну, украсил дом,-

Он это создал потом и трудом,-

И царь не отнимать казну дихкана,

А должен охранять казну дихкана.

Книги о царствованиях и включенные в них поэмы имеют обязатель­ные зачины и концовки, ко»торые не повторяются буквально, а варьируются в зависимости от ситуации.

Характерно, что, в отличие от книг всех средневековых персидских поэтов, Фирдоуси непосредственно за славословием богу помещает похвалу разуму. И в дальнейшем в повествовании автор неоднократно восхваляет человеческие знания, о которых он пишет так, словно сам является нашим современником:

Познанье выше имени и званья,

И выше свойств врожденных - воспитанье.

Коль в воспитанье сил не обретут,

Врожденные достоинства замрут.

О личном благородстве всяк болтает;

Лишь светоч знанья душу украшает.

И тот, в ком светоч разума горит,

Дурных деяний в мире не свершит.

Вся эпопея Фирдоуси пронизана одной, главной философской идеей- это борьба добра против зла. Силам добра, возглавляемым верховным божеством Ахурамаздой, противостоят полчища злых сил, главой которых является Ахриман. Иранцы в «Шах-наме» олицетворяют доброе начало, их враги - злое; небезынтересно, что те из иранцев, которые выбрали для себя неправый путь, изображаются как ступившие на стезю Ахримана. Фирдоуси так и пишет: «Его совратил Ахриман».

Злой дух в «Шах-наме» выступает в разном обличье, он не всегда действует сам, а большей частью исполнение своих нечестивых замыслов поручает дивам, то есть нечистой силе, выступающей в образе получелове­ка-получудовища.

Царевич Заххак, пишет Фирдоуси, был благородный и богобоязнен­ный юноша, но его совратил Иблис (сатана), и он убил отца, захватил престол и стал систематически истреблять иранцев. Он процарствовал тысячу лет, пока силы добра во главе с потомком царей Фаридупом и куз­нецом Кавой не свергли его.

В «Шах-наме» окончательное торжество всегда на стороне добра. В этом плане интересен конец эпопеи: иранское государство рухнуло под сокрушительным ударом арабских войск, величие Ирана повергнуто в прах. Но идейный смысл «Шах-наме», все призывы автора, помыслы изоб­раженных им героев направлены на прославление своей страны. И по­скольку падение Ирана изображено ретроспективно, как факт, проис­шедший несколько веков назад, само произведение Фирдоуси служит предостережением против повторения прежних ошибок, приведших к поражению.

Таким образом, основная мысль «Шах-наме» - это прославление родной страны, восторженный гимн Ирану, призыв к единению разрознен­ных сил, к централизации власти во имя отражения иноземных нашествий, на благо страны. Иранские правители - герои «Шах-наме» ни разу не начинают несправедливой войны, они всегда правая сторона, будь их вра­гами туранцы, византийцы или иные народности.

Богатыри и витязи в «Шах-наме» беззаветно преданы родной стране и шаху, олицетворяющему для них отчизну. Будучи незаслуженно оби­жены правителем, богатыри прощают обиды и оскорбления во имя общих интересов. Рустам но неведению убил юного туранского витязя Сухраба, и лишь после нанесения смертельной раны он узнает, что сразил собствен­ного сына. А у шаха Кей-Кавуса был чудодейственный бальзам, способный вылечить смертельно раненного Сухраба, и Рустам отправляет к власте­лину гонца с просьбой дать зелье. Однако Кей-Кавус отказывает и без обиняков говорит прибывшему богатырю Гударзу, что он вовсе не желает, чтобы Сухраб остался в живых, из опасения, как бы отец и сын, объеди­нившись, не свергли его с престола. В этой сцене поэт противопоставил низменности шаха величие Рустама, который и после этого остался верным вассалом Кей-Кавуса, так как для богатыря последний олицетворял собой Иран.

Вряд ли будет преувеличением утверждать, что именно Рустам - главный персонаж «шах-наме», а не властители, в войске которых он слу­жит. В его образе автор воплотил свои представления об идеальном герое, Рустам наделен такой богатырской силой, что способен свергнуть любого шаха, а пережил их он много, поскольку сам прожил шестьсот долгих лет. Но он не поступает так, поскольку, согласно воззрениям Фирдоуси, царствовать может лишь отпрыск древних царей, наделенный фарром, божественной благодатью, осеняющей в виде нимба носителей верховной власти.

Вместе с тем Рустам в «Шах-наме» не безмолвный раб, а самостоя­тельная личность, наделенная огромным чувством собственного достоин­ства, сознающая свою силу и мощь, но тем не менее соблюдающая древние обычаи. Таким изображает его Фирдоуси в сцене, в которой шах Кей-Кавус осыпал его бранью и угрозами за опоздание на несколько дней, когда был вызван для похода против Сухраба. Сначала Кей-Кавус шлет богатырю письмо с просьбой, чуть ли не умоляет:

Пусть вечно бодрым разум твой пребудет!

Пусть в мире все тебе на радость будет!

Ты с древних лет опорой нашей был,

Ты - столп страны, источник вечных сил...

Пусть вечно над вселенною цветет,

От миродержца твой идущий род!

И счастье шахское не потускнеет,

Пока Рустам своим мечом владеет.

И вот Рустам прибывает во дворец вместе с посланным за ним витя­зем Гивом. Кей-Кавус приходит в ярость, и речи его звучат полным контрастом тому, что было сказано в письме:

Рассвирепел Кавус, насупил брови,

Привстал, как лютый лев, что жаждет крови.

От ярости, казалось, был он пьян,

В растерянность поверг он весь диван.

Вскричал: «Измена! Знаю я давно их!

Схвати их, Тус! Веди, повесь обоих!»

Хотя Рустам и верный вассал и подданный, он не дозволяет никому оскорблять свою честь и достоинство, и вот как он отвечает вспыльчивому властелину:

Шагнул и шаху в ярости сказал:

«Зря на меня ты гневом воспылал!

Безумен ты, твои поступки дики,

Ты недостоин звания владыки!..

Когда меня избрать хотели шахом

Богатыри, охваченные страхом,

Я даже не взглянул на шахский трон.

Был мной обычай древний соблюден.

А ведь - когда бы взял венец и власть я,

Ты б не имел величия и счастья».

Рустам покидает шаха, но вельможи и витязи посылают к нему муд­рого Гударза, который уговаривает разгневанного богатыря простить шаха во имя спасения Ирана. Он возвращается, и вновь Кей-Кавус произносит совершенно иные, лицемерные слова:

Ему навстречу встал с престола шах

И молвил со слезами на глазах:

«Я нравом одарен непостоянным,-

Прости! Так, видно, суждено Йезданом...

Ты нам, Рустам, один теперь защита,

Опора наша, воин знаменитый!..

Мне в мире нужен только ты один,-

Помощник, друг мой, мощный исполин!»

В этих сценах поэт утверждает абсолютное гражданское превосход­ство народного героя и любимца над шахом. Величие Рустама и ничтожест­во властелина со всей мощью своего таланта Фирдоуси изобразил и в конфликте его с Исфандиаром. Художественное разрешение и мотивировка конфликта в данном случае намного сложнее, поскольку Исфандиар вы­ступает как положительный герой, которому симпатизирует сам автор. Исфандиар - фигура трагическая, раздираемая противоречивыми чувст­вами. Он - молодой и неуязвимый воин, несправедливо оклеветанный, но тем не менее вставший грудью на защиту отчизны, когда ей угрожают неприятели. Он совершает множество блестящих подвигов и сокрушает врагов родины.

С другой стороны, Исфандиар жаждет и шахского трона. И после за­вершения победоносного похода он требует от отца, шаха Гуштаспа, уступить ему обещанный трон. Однако Гуштасп ставит еще одно условие - привести в столицу Рустама, скованного по рукам и ногам. Гуштасп заведомо посылает сына на смерть, так как со слов мудрого Джамаспа ему известно, что Исфандиар погибнет только от руки Рустама. Исфандиар осознает всю несправедливость требования Гуштаспа, видит, что отец платит Рустаму черной неблагодарностью, чувствует, что идет на неправое дело, и тем не менее соглашается выполнить желание отца, так как страст­но жаждет царской власти. В данном случае к Исфандиару с полным ос­нованием можно отнести слова Гегеля, сказанные им об Ахиллесе как о характере, сотканном из противоречий.

Фирдоуси облагораживает образ Рустама, который готов подчиниться шахскому требованию и явиться с повинной в столицу, но категорически отказывается разрешить сковать себя по рукам и ногам, так как рыцарская честь не позволяет ему этого. И Рустам старается склонить Исфандиара к мирному исходу, умоляет решить спор полюбовно, но тот неумолим и надменен, так как он получит трон лишь при выполнении отцовского приказа.

В этой коллизии проявляется мастерство Фирдоуси в создании трагического конфликта, решение которого может быть найдено лишь в смерти Исфандиара.

Величие гения Фирдоуси сказалось и в оценке им народных антифеодальных движений. Как великий художник он стремился преодолеть историческую и классовую ограниченность своего мировоззрения и под­нялся выше средневековых представлений о характере и сущности восстаний, направленных против сильных мира сего.

Авторы исторических хроник и придворные поэты стремились за­клеймить и очернить восставших крестьян и их вождей. Для сравнения можно привести слова историка X века Саалиби: «Чернь и бедняки бес­порядочными толпами стекались к Маздаку, они сильно полюбили его и поверили в его пророческую миссию. Он же беспрестанно говорил лживые слова». Другой историк, Табари, называет восставших «разбойниками, насильниками, прелюбодеями», а Маздака - корыстолюбцем и подстре­кателем.

И совершенно иную, правда, в некотором отношении противоречивую характеристику Маздаку и повстанцам дает Фирдоуси:

Был некий муж по имени Маздак,

Разумен, просвещен, исполнен благ.

Настойчивый, красноречивый, властный,

Сей муж Кубада поучал всечасно.

«Разбойники» и «грабители» средневековых хроник для автора «Шах-наме» были голодными отчаявшимися людьми, вынужденными изъять хлеб из царских амбаров; Фирдоуси так описывает этот эпизод:

Сказал Маздак: «О царь, живи вовек!

Допустим, что закован человек.

Без хлеба, в тяжких муках смерть он примет,

А некто в это время хлеб отнимет.

Как наказать того, кто отнял хлеб,

Кто не хотел, чтоб страждущий окреп»

А между тем,- ответь мне, царь верховный,-

Умен, богобоязнен был виновный?»

Сказал владыка: «Пусть его казнят:

Не убивал, но в смерти виноват».

Маздак, склонившись ниц, коснулся праха,

Стремительно покинул шаханшаха.

Голодным людям отдал он приказ:

«К амбарам отправляйтесь вы тотчас,

Да будет каждый наделен пшеницей,

А спросят плату,- пусть воздаст сторицей».

Он людям и свое добро вручил,

Чтоб каждый житель долю получил.

Голодные, и молодой и старый,

Тут ринулись, разграбили амбары

Царя царей и городских господ:

Ведь должен был насытиться народ!

Когда же, пишет Фирдоуси, шаху донеели об этом, он потребовал Маздака к ответу, и тот дал такое объяснение:

Лекарство для голодного - еда,

А сытым неизвестна в ней нужда.

Поймет владыка, что к добру стремится:

Без пользы в закромах лежит пшеница.

Повсюду голод, входит смерть в дома,

Виной - нетронутые закрома.

В повествовании Фирдоуси проскальзывает какое-то легкое осужде­ние, когда он пишет «разграбили», или же в другом случае:

К Маздаку люди шли со всей державы,

Покинув правый путь, избрав неправый.

Фирдоуси изображает вооруженные столкновения как величайшие бедствия для населения, страдавшего не только от вражеского нашествия, но и от воинов своей страны, которые обирали во время походов мирных жителей, вытаптывали их посевы. Поэт глубоко переживает участь труже­ников, он скорбит об их доле, и его отношение к этому отразилось в «Шах-наме» в форме приказов, которые издают правители перед походами. Так, например, шах Кей-Хосров наставляет военачальника Туса:

Ты никого не обижай в пути,

Законы царства должен ты блюсти.

Тех, кто не служит в войске,- земледельцев,

Ремесленников мирных и умельцев,-

Да не коснется пагубная длань:

Вступай ты только с воинами в брань.

Об этом же свидетельствует и другой пример: во время похода в Ма­лую Азию шах Хосров Ануширван велел казнить воина, посмевшего ото­брать у земледельца мешок соломы. И поэт-гуманист видит в подобном по­ступке правителя факт величайшей справедливости.

В своей социальной утопии Фирдоуси призывает властелинов забо­титься о нетрудоспособных членах общества, о сиротах и вдовах, стариках и инвалидах. И опять-таки подобные сцены, где шахи проявляют о своих подданных заботу, надо воспринимать не как отражение действительного положения вещей, а лишь как выражение воззрений самого автора. Взгля­ды Фирдоуси находят воплощение, например, в речах Бахрама Гура:

Кто стар, трудиться не способен боле,

Кто молод, но иссох от тяжкой боли,

Кто весь в долгах, кто беден, слаб, убог,

От зла заимодавцев изнемог,

Сироты, чья одежда вся в заплатах,-

Пусть хлеб и кров получат от богатых.

Есть женщины, родившие детей,

Скрывающие бедность от людей.

Умрет богач, оставив деток малых,

О боже, кто б обидеть пожелал их?

Но опекун является туда

И грабит их без страха и стыда.

Иной дела такие втайне прячет,-

Кто втайне прячет, пусть потом не плачет!

В богатых превращу я бедняков,

В безгрешных превращу еретиков,

От горя должников освобожу я,

Невинных от оков освобожу я,

Несчастных, втайне терпящих нужду,

К врагам своей казны я приведу.

А если, позабыв о благородстве,

Детей, что жизнь свою влачат в сиротстве,

Обокрадет распорядитель-вор,

То виселицей будет приговор!

Таков Фирдоуси - великий человеколюбец, сумевший, оставаясь сыном своей суровой эпохи, создать строки, полные благородного негодо­вания, искреннего сострадания, неподдельной доброты и понимания чело­веческих нужд, забот надежд и стремлений.

Герои и персонажи «Шах-наме» стали впоследствии знаменем революционной борьбы и освободительных войн. Ведь недаром гилянские революционеры Ирана в 1921 году изображали на своих знаменах кузнеца Каву, и не случайно поэт Таджикистана лауреат Ленинской премии Мирзо Турсун-заде на антифашистском митинге народов Средней Азии читал стихи из «Шах-наме».

Много можно сказать об этой великой поэме. Я, помню, еще ребенком наблюдал, как простые крестьяне с любовью слушали чтеца «Шах-наме» в моем родном кишлаке в Таджикистане. Чтение «Шах-наме» проводилось в чайхане, в чайном доме, и всюду, где собирались люди и где находился чтец. И сейчас «Шах-наме», или, как называют ее в народе, «Книга о Рустаме», исключительно популярна среди широчайших народных масс. В Иране и в Афганистане Фирдоуси остается величайшим поэтом. Почти в каждом населенном пункте в Иране можно найти людей, которые зовутся «Шах-намехон» (то есть чтец «Шах-наме»), с большим успехом декламирую­щие эту поэму. Полностью поэма «Шах-наме» на русский язык еще не пере­ведена, однако отдельные, ранее переведенные, отрывки пользуются огромной популярностью среди советских любителей литературы. В этой связи я позволю себе процитировать строки, написанные выдающимся дея­телем современной иранской культуры, профессором Саидом Нафиси более четверти века назад, в дни празднования тысячелетия со дня рожде­ния Фирдоуси:

«Он повсюду - этот певец Ирана. Всюду, где Гомер, Вергилий, Шекспир, Мольер, Дайте, Сервантес, Шиллер и Лермонтов,- всюду он рядом с ними. Тысячу лет назад, оставаясь в своем деревенском углу, в ок­рестностях Туса, он направился на завоевание мира. Но среди всех стран, через которые он прошел, в ряду горячих встреч, которые ему были оказаны, ость страна, где он был понят лучше, чем где-либо, почти так же хорошо, как на своей родине... Кто лучше русского уловит это состояние спокойного блаженства, это великолепие отречений, эту тишину мучений и захватывающую гиперболичность, присущую гению таких поэтов, как Рудаки, Дакики, Фирдоуси...»

Это справедливые слова. Фирдоуси - слава и гордость всей мировой культуры - близок и дорог всем народам нашей страны. Национальная гордость иранского народа, он является и великим поэтом таджиков, вхо­дящих в братскую семью народов СССР. Все народы, населяющие нашу страну, знают и любят гениального создателя образов Рустама, Сухраба, кузнеца Кавы, зачитываются волнующими эпизодами «Шах-наме». Любовь к Фирдоуси и его творчеству стала в нашей стране ярким проявлением дружественных и сердечных чувств к нашему южному соседу - иранскому народу, внесшему бесценный и неповторимый вклад в сокровишницу все­мирной цивилизации.