Г.Ф.Миллер. Биография

Имя немецкого академика Герарда Фридриха Миллера обычно связывают с норманнской теорией, которая получила развитие среди некоторой части немецких учёных в первой пол. XVIII в. Норманисты настаивали на том, что древние русы (летопись называет их варягами) были родом из Скандинавии, указывая на сообщения ряда источников, различающих русов и славян. Одним из основоположников норманнской теории, наравне с Г.З. Байером и А.Л. Шлёцером, считается и Г.Ф. Миллер.
Однако в историографии традиционно существуют противоречивые оценки его взглядов по варяжскому вопросу [Котляров А.Н. Развитие взглядов Г.Ф. Миллера по «варяжскому вопросу» / Проблемы истории дореволюционной Сибири. - Томск, 1989. - С. 9 ]. Миллер посвятил проблеме начала Руси и происхождения варягов около полувека, неизменно возвращаясь к ней снова и снова на протяжении всей своей жизни и научной деятельности в России. Начав как прямой последователь Байера, он со временем изменил свои взгляды, отказавшись от многих ранних постулатов. Его позиция по варяжской проблеме претерпела развитие, что свойственно многим крупным научным фигурам, к каковым, вне сомнения, относится и Миллер.
Герард Фридрих Миллер обратился к варяжской проблеме в начале 30-х гг. XVIII в. В 1732 г. он выступил с идеей выпускать немецкоязычный журнал по русской истории, получившей название «Sammlung russischer Geschichte». В одном из первых номеров он опубликовал статью «Известие о древней рукописи русской истории Феодосия Киевского». Миллер предложил подробный пересказ текста «Повести временных лет» на немецком языке с элементами исследовательского характера в виде авторских комментариев, в которых он обозначил свою позицию, как сторонник скандинавского происхождения варягов - основателей древнерусской государственности. А.Н. Котляров отмечал, что «небольшие миллеровские пояснения сыграли роль первотолчка для развития в России норманистского течения» [Там же. - С. 9 ]. Стоит, однако, отметить, что в то время сами летописные источники Миллер исследовал, к сожалению, не совсем корректно (сказывалось его незнание русского языка).
Проблема, которую ставил перед собой Миллер, была типична для научной методологии первой половины XVIII в.: «Рюрик, откуда призван ли, чтоб стать самовластным государем?» [Миллер Г.Ф. Важности и трудности при сочинении Российской истории / Сочинения по русской истории. Избранное. - М., 1996. - С. 364 ].
Становление взглядов Миллера на варяго-русский вопрос происходило на фоне давно существовавшей традиции, вполне сложившейся в немецкой науке к первой пол. XVIII в., согласно которой происхождение Руси связывали с Мекленбургской областью в северной Германии. Традиция восходила к Сигизмунду Герберштейну и другим средневековым авторам, связывавшим начало русской династии с варягами из южнобалтийского региона [Герберштейн С. Записки о московитских делах. - СПб., 1908. - С. 4; Marschalk N. Die Mecklenburger Fürstendynastie und ihre legendären Vorfahren. Die Schweriner Bilderhandschrift von 1526. - Bremen, 1995 ]. Согласно мекленбургским родословным, Рюрик был сыном варяжского князя, погибшего в 808 г. при отражении датского нападения на город Рерик. Вокруг этих генеалогий в первой половине XVIII в. шла полемика, которая затихла после того, как споры о происхождении варягов переместились в Россию. Однако вряд ли вполне обоснованно писал П. Гоффман о том, что именно Миллер поставил точку в упомянутой дискуссии после выхода в 1754 г. его работы «Bedenken über zwo Vermählungen, womit das Geschlecht der alten Grossfürsten von Russland vermehret werden wollen» [Hoffman P. Die deutsche Publikationen aus der ersten Hälfte des 18. Jahrhunderts zur Geschichte des vorpetrischen Ruβland // Wissenschaftliche Zeitschrift der Humbolt-Universität zu Berlin. R. XVII. 1968. 2. - S. 266 ].
В 1749 г. Г.Ф. Миллер выступил как научный оппонент М.В. Ломоносова и ряда других историков во время обсуждения своей диссертации «Происхождение народа и имени российского». Инициаторами обсуждения стали фактические руководители Академии наук И.Д. Шумахер и Г.Н. Теплов, последний из которых обвинял Миллера в неосторожных высказываниях, «что скандинавы победоносным своим оружием благополучно себе всю Россию покорили» [Пекарский П.П. История императорской Академии наук в Петербурге. Том I. - СПб., 1870. - С. 360 ]. Текст был первоначально издан на латыни и переведён на русский язык.
Вероятно, определённое влияние на диссертацию Миллера оказала работа Олафа Далина «История шведского государства», в которой тот придавал огромное значение правлению Рюрика, считая что этим именем в русских летописях называли шведского короля Эрика Упсальского. О. Далин писал, что от Швеции Русь оторвало только монгольское нашествие [Далин О. История шведского государства. Ч. 1, 2. - СПб., 1805 ].
Важнейшую роль в концепции Миллера играл его комментарий летописного известия о варяжской дани и изгнании данщиков накануне появления на исторической арене князя Рюрика. Миллер полагал, что дань со славян собирал датский конунг Рагнар Лодборг, который «завоевал Россию, Финляндию и Биармию и отдал оные земли во владение своему сыну Витзерку». Однако Витзерк вскоре будто бы погиб в Прибалтике, и новгородские словене смогли освободиться от дани [Миллер Г.Ф. Происхождение народа и имени российского. - СПб., 1749. - С. 44 ].
Концепция Миллера была неприемлема для М.В. Ломоносова, которого поддержали профессора И.Н. Попов, В.К. Тредиаковский и С.П. Крашенинников. С основными положениями миллеровской диссертации высказал несогласие и В.Н. Татищев, который написал: «Хотя вижу, что г. Миллер в разглагольствовании о начале народа русского иначе, нежели я, писал, но я не хотел ни его порочить, ни моего более изъяснять, а отдам в его лучшее рассуждение, дабы ему дать причину лучшее изъяснение издать» [Андреев А.И. Переписка В.Н. Татищева за 1746-1750 гг. // Исторический архив. 1951. Т. 6. - С. 258].
М.В. Ломоносов прямо отрицал скандинавскую этимологию названия Русь, указывая на то, что корень «рус » неизвестен в скандинавских языках, но широко распространён на южном побережье Балтийского моря. В работе Миллера Ломоносов усматривал «множество пустыши и нередко досадительной и для России предосудительной» [Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. Т. 10. - М.-Л., 1952. - С. 231 ].
Удивительно, однако, что именно Ломоносов, а не Миллер, следовал немецкой традиции, выводившей Рюрика с южнобалтийского побережья. В своей «Древней российской истории» он указывал на то, что «Рурик с родом своим, пришедшие в Новгород, (…) жили на восточно-южных берегах Варяжского (т.е. Балтийского - прим.) моря, между реками Вислою и Двиною» [Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. Т. 6. - М.-Л., 1952. - С. 21 ].
При этом полемика Миллера с Ломоносовым не была столкновением немецкой и собственно русской точек зрения на вопрос о начале Руси, как обычно принято считать.
Под влиянием дискуссии с Ломоносовым, взгляды Г.Ф. Миллера на варяжскую проблему претерпели изменения. «Факт на первый взгляд поразительный, - писал немецкий историк Петер Гоффман, - если принять во внимание вражду между Миллером и Ломоносовым» [Гоффман П. Значение Ломоносова в изучении древней русской истории / Ломоносов. Сборник статей и материалов. - М.-Л., 1961. Т. 5. - С. 208 ]. Но Миллер выступил как принципиальный учёный, способный преодолеть личные отношения во имя научной истины.
Эволюция его взглядов была обусловлена и объективными обстоятельствами. Со временем сам Миллер стал серьёзным исследователем. После сибирской поездки он выучил русский язык, которого не знал в ранние годы своего интереса к истории России, и это дало ему полноценную возможность обратиться к огромному массиву новых источников. Наконец, Миллер смог лучше узнать русский народ, сам став поистине русским учёным, как многие сотни и тысячи немцев, связавших свои судьбы с Россией. Он узнал великую страну, о которой на Западе всегда имели весьма смутное, а зачастую невежественное представление.
Миллер отказался от скандинавской исторической литературы, как от единственного источника, и даже начал критиковать О. Далина. Он обратил внимание на западноевропейские источники, но также стал воспринимать их критически. «Иностранцы весьма неточны и делают много ошибок», - отмечал Миллер в письме к У. Коксу от 4 октября 1778 г. [Миллер Г.Ф. Сочинения по русской истории. Избранное. - М., 1996. - С. 373 ]. Но к традиции, шедшей от Герберштейна он так и не обратился, полагая, что тот подобен прочим иностранцам, писавшим о Руси и России.
В начале 60-х гг. XVIII в. Г.Ф. Миллер начал печатать в «Ежемесячных сочинениях» свой труд «Краткое известие о начале Новгорода», в котором довёл новгородскую историю до середины XVII в. [Миллер Г.Ф. Краткое известие о начале Новгорода и о происхождении российского народа, о новгородских князьях и знатнейших оного города случаях // Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие. - СПб., 1761, июнь ]. Он уже писал о том, что Рюрик с братьями появился в новгородской земле в качестве предводителей наёмных дружин, связывая происхождении русского народа с «роксоланами», но считая их не славянским (как Ломоносов), а готским племенем.
Впоследствии Миллер отошёл от норманнской трактовки варяжского вопроса, высказав в своей работе «О народах, издревле в России обитавших» мнение, что варягами собирательно называли все северные народы, занятые мореплаванием по Балтийскому (Варяжскому) морю [Миллер Г.Ф. О народах, издревле в России обитавших. - СПб., 1773. - С. 90 ].
Данное утверждение тогда было чрезвычайно интересным, но и в наши дни с ним соглашаются многие противники норманнской теории. Так липецкий историк В.В. Фомин давно писал о том, что термин «варяги» (изначально обозначавший конкретное племя с южнобалтийского побережья) мог пониматься на Руси расширительно с первой пол. X в. [Фомин В.В. Варяги в средневековой письменной традиции. Автореферат диссертации на соиск. уч. степ. к.и.н. - М., 1997. - С. 9 ]. С конца XII в. он полностью исчезает из новгородского делопроизводства, где был заменён словом «немцы», как называли в России всех иностранцев из западной Европы вплоть до екатерининских времён. Уже в XV в. русские летописи, опиравшиеся на новгородскую традицию, писали о том, что Рюрик пришёл «от немцев».
Отказался Миллер и от тезиса о «норманнской» экспансии на Русь, подчеркнув особенное происхождение российской монархии и высшей знати, которое он связывал теперь не с завоеванием (как в странах западной Европы), а с неким договором с варягами [Миллер Г.Ф. Известие о дворянах российских. - СПб., 1777 ].
На протяжении всего своего научного служения России Г.Ф. Миллер не был последовательным норманистом . Он представляется нам учёным, взгляды которого закономерно развивались. Увлекшись в ранние годы норманнской теорией, он не привнёс в неё ничего нового, и со временем вообще отказался от её главных постулатов.
К сожалению, в литературе не всегда принимается во внимание развитие миллеровских взглядов на начальную русскую историю, и самого Миллера предпочитают именовать одним из основоположников норманнской теории.

Первая публичная баталия по варяжскому вопросу состоялась в правление Елизаветы Петровны.
Происхождение русского народа и русского имени на этот раз взялся разъяснить Герард Фридрих Миллер.

В области изучения российских древностей он был такой же случайный варяг, как и Байер (см..html). Будучи академиком «первого призыва», Миллер преподавал в академической гимназии латынь и историческую географию. В 1725 г. академику было двадцать лет, у него не было ни научного имени, ни связей, а между тем он желал прочно осесть в Петербурге. Предприимчивый юноша приобрел доверие всемогущего библиотекаря Академии и советника академической канцелярии Шумахера и стал ухаживать за его дочерью в надежде унаследовать хлебные должности своего предполагаемого тестя. Звание профессора Миллер получил вместе с Эйлером - правда, в отличие от последнего, Бог весть, за какие заслуги. Смерть отца вынудила его на время оставить Петербург. Вернувшись, он обнаружил, что двери Шумахерова дома для него закрыты. Чтобы обеспечить себе будущее, Миллеру срочно требовалось приобрести научный вес в Академии. Он сообразил, что новизна научного вопроса может отлично заменить глубокую его разработку и отправился к Байеру. Тот согласился взять его в помощники и посоветовал первым делом изучить русский язык, с тем чтобы использовать знания Миллера для собственной работы над русскими источниками. Миллер с усердием засел за русские азбуковники и грамматики. Со временем он сам стал писать статьи по русской истории - сначала для немцев и по-немецки, затем и для русских читателей. Об уровне его тогдашних исторических работ говорит название издаваемого им журнала - «Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащия».
Настоящим историком Миллера сделала десятилетняя (1733-1743 гг.) сибирская экспедиция в сообществе с натуралистом Гмелиным. Этнографические наблюдения и кропотливая работа в архивах Тобольска и других сибирских городов привели к появлению знаменитого «портфеля Миллера» - тридцатитомного собрания документов и материалов по истории Сибири. Издание в 1748-1749 гг. «Описания Сибирского царства» принесло Миллеру русское подданство, звание историографа и должность ректора академического университета.
Но еще больше шума наделала его речь «О происхождении народа и имени российского», написанная для торжественного заседания Академии 6 сентября 1749 г. по случаю тезоименитства Елизаветы Петровны (5 сентября).

Титульный лист первого издания речи Г. Ф. Миллера «Происхождение имени и народа российского», 1749 г.

Речь Миллера была, по существу, популярным изложением Байерова трактата о варягах. Новшество состояло в том, что Миллера преимущественно занял нерешенный Байером вопрос о происхождении летописного термина «русь». Исследуя его, Миллер дал жизнь сразу нескольким капитальным заблуждениям, которые до сих пор преподносятся норманнистами в качестве исторических истин.
В кратком изложении теория Миллера выглядит так. В первые века христианской эры славяне обитали на берегах Дуная. Где-то в VI в. византийцы прогнали их оттуда. Славяне переселились с Дуная на Днепр и Ильмень, в места, занятые финнами. Эти туземцы уже были знакомы с варягами, которые брали с них дань (у Миллера варяги - это не Байеровы разноплеменные шайки викингов, а именно скандинавы - племя, народ). Финны называли их «руотси» (Ruotsi), как и по сей день продолжают именовать Швецию и шведов. Славяне усвоили это название варягов, превратив его в «русь». С приходом в Новгород и Киев варяжских (шведских) князей имя «русь» сделалось общим племенным названием всех восточных славян.
Эти вот положения Миллера и вызвали бурю. Рукопись его речи уже лежала в типографии, когда по Академии поползли слухи, что в ней есть места, позорящие русский народ. Речь Миллера передали на рассмотрение академической комиссии, в которую, в частности, вошли Василий Кириллович Тредиаковский и Михаил Васильевич Ломоносов.
Разбирательство длилось до марта 1750 г. Тредиаковский оказался, по-видимому, единственным академиком, выступившим в защиту Миллера. Он провел самостоятельное исследование о происхождении и соотношении имен «россы» и «славяне». Свои выводы он изложил в довольно пространной (и странной) диссертации. Точнее будет сказать, что его диссертация является не формулировкой каких-либо научных положений, а изложением этапов работы Тредиаковского над источниками, хода его мыслей.

Так, он задается вопросом: как явились оба эти названия - «славяне» и «россы», и каким образом могут они совмещаться? Прежде всего Тредиаковский перебрал сведения древних писателей и обнаружил россов всюду, от Шотландии до Туркестана. Страбон, пишет он, называл их роксаланами, Прокопий Кесарийский - спорами (от греческого слова «рассеяние»; «спорадами» греки называли, например, скопление островов), византийцы - росами, по их русым волосам; имя «россы» он усматривает даже в военном кличе: рази! рази!
Но затем автор неожиданно признается, что все это кажется ему неосновательным и оставляет его в темнейшем тупике (что немудрено). Вдруг он делает то, с чего следовало бы начать: заглядывает в летопись и читает, что новгородцы суть от рода варяжска, а прежде были славяне. И озаренный истиной Тредиаковский восклицает: «Прочь ты, Араксов рос, ты Страбонов роксалан, вы русые волосы, ты громкий на войне крик, напоследок и ты самое разсеяние! Ибо хотя все вы в своем роде изрядны, но не настолько, сколько сие непоколебимое - от тех варягов находников прозвашась Русь... прежде бо Новгородстии люди нарицахуся словене». Поэтому взгляды Миллера кажутся ему весьма вероятными; не одобряет он только его излишнюю прямоту. Благопристойность и осторожность, говорит Тредиаковский, требуют, чтобы правда была предлагаема некоторым приятнейшим образом, ибо нагая истина ненависть рождает, а «гибкая на все стороны поступка» приобретает множество «другов и благодетелей».
Ломоносов, в отличие от него, не думал ни прикрывать нагой истины, ни приобретать покровителей «гибкой поступкой». Он обрушил на Миллера всю мощь своего таланта и всю необузданность своего темперамента. Найдя речь ученого немца ночи подобной, он вознегодовал, зачем автор упустил лучший случай превознести величие и славу русского народа. Вместо этого мы слышим, что шведы дали нам князей, а чухна - имя! Ссылки Миллера на исторические прецеденты - основания норманнских княжеств в Нормандии и Англии - не убедили его, «ибо там побежденные от победителей имя себе получили. А здесь ни победители от побежденных, ни побежденные от победителей, но все от чухонцев!»

Ломоносов выражал крайнее сожаление, что во время написания речи рядом с Миллером «не было такого человека, который бы поднес ему к носу такой химический проницательный состав, от чего бы он мог очнуться». Заключение его было таково, что речь Миллера не может служить к чести Российской Академии и побуждать российский народ на любовь к наукам.
Академия поднесла к носу Миллера весьма проницательный химический состав. Отзыв комиссии гласил: «Миллер во всей речи ни одного случая не показал к славе российского народа, но только упомянул о том больше, что к бесславию служить может, а именно: как их (русских. - С.Ц.) многократно разбивали в сражениях, где грабежом, огнем и мечем опустошили, и у царей их сокровища грабили. А напоследок удивления достойно, с какой неосторожностью употребил экспрессию, что скандинавы победоносным своим оружием благополучно себе всю Россию покорили».
Что говорить, «экспрессия» действительно была употреблена не ко времени. Любое ущемление национального самолюбия со стороны немцев сразу вызывало в памяти русских людей бироновщину, о которой даже священники в проповедях говорили, что это было нашествие Сатаны и аггелов его и что хищные совы и нетопыри засели тогда в гнезде российского орла. К тому же Елизавета совсем недавно закончила русско-шведскую войну. И вот, в день своего тезоименитства государыня должна была услышать, что средневековые шведские бродяги являются основателями российской династии! Что Россия обязана им самим своим именем!

К сожалению, именно этот политический оттенок речи Миллера послужил поводом к ее осуждению и запрещению к печати. Опровержений его научных положений тогда не последовало. Разве что Шумахер в одном частном письме вдоволь побалагурил, издеваясь над своим бывшим протеже. Доведись писать эту речь ему, Шумахеру, он сказал бы так: происхождение всех народов весьма неизвестно, каждый производит себя от богов или героев. Коли я говорю о русском народе, пишет он, то сначала приведу мнения различных писателей, а потом выскажу свое. Больше доверяя писателям шведским, я представляю себе, что русская нация произошла от скандинавов. Может быть, это и не так. Впрочем, откуда бы ни происходил русский народ, он всегда был народом храбрым, отличавшимся геройскими подвигами, - тут кстати и описать вкратце знаменитейшие из них. А Миллер захотел умничать - так ништо ему, дорого заплатит за свое тщеславие!
Шумахер оказался провидцем. От поднесенного ему химического снадобья Миллер очнулся простым адъюнктом, с жалованьем в 360 рублей вместо прежней тысячи. Но больше всего угнетало его то пристальное внимание, с которым Ломоносов отныне следил за последующей научной деятельностью Миллера. Как только тому случалось вновь забыться, Ломоносов незамедлительно подносил к его носу пресловутый бодрящий состав, а порой и свой поморский кулак. Позднее Миллеру возвратили и звание и оклад. Но полученный урок он усвоил на всю жизнь. Впоследствии, занимаясь историей царевича Димитрия и Самозванца, он печатно отстаивал официальную точку зрения, тогда как в действительности считал Самозванца и Димитрия одной личностью - истинным сыном Грозного, однако не смел выразить свои взгляды публично.
Какой бы возмутительной ни казалась нам сегодня расправа над Миллером, нельзя упускать из вида главное: норманнизм был в глазах русских людей дикостью, вопиющим искажением их прошлого, с которым они отнюдь не собирались мириться. К тому же все случившееся с завравшимся профессором было тогда в порядке вещей. В конце концов Миллер оказался жертвой собственных взглядов на обязанности историка. В одном его письме читаем, что последний в интересах истины «должен казаться без отечества, без веры, без государя» . Не знаю, каким образом Миллер совмещал это требование со своим пребыванием в российском подданстве и званием русского историографа. Можно подумать, что он просто ратует за научную объективность. Но мне представляется, что вера, государь и отечество являются неплохим приложением к честности и объективности историка; они становятся помехой научному исследованию только тогда, когда за дело берется глупость и тенденциозность. В действительности Миллерова «объективность» означает следующее: я желаю состоять в российском подданстве и получать тысячу рублей жалованья. Но живя на русском содержании, я вовсе не хочу становиться русским и исповедовать русские верования, которые в глубине души считаю предрассудками; напротив, я останусь немцем и буду проповедовать вам свои немецкие предрассудки, которые вы в своем медвежьем углу обязаны считать образцом научной честности и объективности. Словом, даже немецкая профессура Академии почуяла, что Миллер со своим «руотси» переступил рамки приличия, которые, что ни говори, существуют в любой национальной исторической школе.

Общественное возбуждение, вызванное диспутами о речи Миллера, достигло и елизаветинского двора. Там посчитали, что лучшим средством против повторения подобного скандала будет «История России», написанная в патриотическом духе. Эта далеко не глупая мысль принадлежала И.И. Шувалову, придворному фавориту и известному меценату. Будучи покровителем Ломоносова, Шувалов указал императрице на него, как на человека, более других способного исполнить задуманное с научной основательностью и писательским блеском. Уже второй раз со времени Петра I правительство обращалось к образованным русским умам за «Русской историей» в связи с неотложной, практической в ней потребностью.
Изъявление монаршей воли носило, кажется, характер официального поручения. Это видно из того, что Ломоносов письменно отчитывался перед Шуваловым о ходе своих исторических занятий. Пожилому ученому нелегко было вступить на неведомое для него поле древней русской истории. Обилие материала напоминало ему о краткости человеческой жизни, поэтому когда Ломоносов, покончив с иностранными источниками, перешел к русским летописям, он решил обойтись без выписок в надежде уловить дух русской истории одним вдохновением. В этом смысле его подход к истории можно назвать поэтическим. Прошло десять лет, прежде чем он полностью овладел предметом. Первый том «Древней российской истории» вышел в 1766 г., спустя год после его смерти.

Титульный лист первого издания книги М. В. Ломоносова «Древняя российская история», 1766 г.

Ломоносов хотел своим трудом «открыть миру древность и славу русского народа». Я не принадлежу к числу «объективистов», готовых упрекнуть его за эту «тенденцию». Да, в своем стремлении удревнить русскую историю, он совершал ошибки и допускал натяжки, - например, видел славян в Птолемеевых ставанах (загадочном народе Северного Причерноморья) или в аланах и думал, что греки заимствовали у славян слово «скифы», якобы означавшее славянскую «чудь». Впрочем, в этом он разделял общие исторические заблуждения века. Во всяком случае его филологические догадки выглядят куда лучше ученых нелепостей Байера, который Москву производил от мужского монастыря, а Псков - от псов.
Гений Ломоносова как ученого обыкновенно проявлялся не столько в обработке конкретных фактов, сколько в замечательном даре предвидения, постижении будущих путей науки. Этим свойством отмечена и его «История». В ней встречаются блестящие идеи, нашедшие фактическое подтверждение гораздо позднее. Ломоносов писал, что история народа обыкновенно начинается раньше, чем становится известным его имя - современная археология доказала это; он высказал мысль о смешанном составе славянских племен - и антропология согласилась с ним; он указал на самое глубокое начало, объединяющее всех славян - их древнюю мифологию, - и сегодня нет ни одного исследования по религии и культуре древних славян, которое не основывалось бы на этом положении. То же самое случилось, когда Ломоносов подошел к вопросам происхождения «руси» и призвания князей: он безошибочно отослал будущих историков к южнобалтийскому Поморью, этой окраине средневекового славянского мира, которая, однако, имеет ключевое значение для начальной русской истории.
Нелишне заметить, что Миллер, ознакомившись с доводами Ломоносова, присоединился к его взгляду на варягорусов, о чем и известил своих читателей в трактате «О народах, издревле в России обитавших» (1772 г.).

Проницательный химический состав, поднесенный Ломоносовым и Академией Миллеру, заставил очнуться и Тредиаковского. Литературная и человеческая судьба этого безобидного и трогательного графомана была крайне печальна. По его собственным словам, «ненавидимый в лице, презираемый в словах, уничтожаемый в делах, осуждаемый в искусстве, прободаемый сатирическими рогами» , он в конце 1750-х гг. пришел в совершенное отчаяние, бросил ходить в Академию и уединился для работы над русской историей. За короткое время он окончил три диссертации - «О первенстве славянского языка перед тевтоническим», «О первоначалии россов» и «О варягах руссах словенского звания, рода и языка». В них он доказывал совсем обратное тому, о чем писал прежде, когда защищал Миллера. Теперь он заселил славянами-россами всю Европу, проследив их древность до самых библейских времен. Главные свои доказательства он взял из филологии, если, конечно, можно назвать филологией произведение имени скифов от «скитаться», сарматов - от «замарать», кельтов - от «желтый», варягов - от «ворять» («предварять»), Испании - от Выспании (от польского Wyspa - «остров»), Каледонии - от «хлада» («Хладония») и т. д. За эти вольные филологические упражнения Тредиаковский был сатирически прободаем не только норманнистами, но и Ломоносовым, который продолжал ставить Тредиаковского на одну доску с Миллером в умении писать ученую чушь, часто досадительную и для России предосудительную.

«Близ тридцати лет будучи профессором, ни единой не читал лекции и над чтением других смеялся» (М.В. Ломоносов о Г.Ф. Миллере , ПСС, т. 10, , с. 231)

Биография

В ноябре 1725 года Миллер приехал в Россию в составе первой группы иностранных учёных, приглашёных в созданную в 1724 году Петербургскую Академию наук, и был определен студентом (по версии РАН, адъюнктом). В 1726 году получил должность преподавателя латинского языка, истории и географии в гимназии при Академии наук. В 1728 - 1730 ему было поручено исполнение обязанностей уехавшего в Москву конференц-секретаря. Издавал «СПб. Ведомости» с «Примечаниями», рассчитанными на более обширный круг читателей.

В 1731 г. Миллер получил звание профессора, но лишился расположения Шумахера, с которым у него с тех пор возникла непримиримая вражда. С 1732 г. он стал выпускать сборник статей, касающихся России: «Sammlung russ. Geschichte» (1732-1765, 9 т.). Это было первое издание, основательно знакомившее иностранцев с русской землей и её историей. Тем временем снаряжалась так называемая «Вторая камчатская экспедиция», в которой по поручению академии принял участие и М.

Не попав в Камчатку, М. объездил главнейшие пункты западной и восточной Сибири в пределах: Березов-Усть-Каменогорск-Нерчинск-Якутск (31 362 версты пути) и тщательно перерыл местные архивы, открыв, между прочим, сибирскую летопись Ремезова. Десятилетнее (1733-1743) пребывание в Сибири обогатило М. массой ценных сведений по этнографии инородцев, местной археологии и современному состоянию края. Особенно важна была вывезенная Миллером громадная коллекция архивных документов, и если сам он использовал только ничтожную часть их, то в течение полутораста лет они служили и продолжают служить доныне важным подспорьем для отдельных учёных и целых учреждений. Князь М. М. Щербатов, Голиков, Словцов, Новиков для «Древней Российской Вивлиофики», граф Румянцев для «Собрания Государственных Грамот и Договоров», археографическая комиссия и др. многим обязаны М. В СПб. М. вернулся в самый разгар академических интриг и, кроме Шумахера, нажил себе другого непримиримого врага - в Ломоносове.

В 1748 г. Миллер принял русское подданство и назначен историографом. В 1749 г. имел большую неприятность по поводу речи, приготовленной им для торжественного заседания академии: «Происхождение народа и имени российского». Некоторые из академиков (Ломоносов, Крашенинников, Попов) нашли её «предосудительной России». М. обвинялся в том, что «во всей речи ни одного случая не показал к славе российского народа, но только упомянул о том больше, что к бесславию служить может, а именно: как их многократно разбивали в сражениях, где грабежом, огнем и мечом пустошили и у царей их сокровища грабили. А напоследок удивления достойно, с какой неосторожностью употребил экспрессию, что скандинавы победоносным своим оружием благополучно себе всю Россию покорили».

Горячность и нетерпимость, с какой принята была теория скандинавского происхождения варягов-основателей русского государства, значительно объясняется тогдашними политическими отношениями России к Швеции. Речь, уже напечатанная, была уничтожена, но появилась в 1768 г. в «Allgemeine historische Bibliothek» (т. IV) под заглавием: «Origines Rossicae». В 1750 г. академические дрязги отозвались на М. разжалованием его из академиков в адъюнкты и понижением жалованья с 1000 руб. до 860 руб. в год. Скоро, однако, М. был прощен, под условием предварительно подать прошение о прощении. Сам М., впрочем, далеко не всегда оказывался безупречным в своих отношениях к сочленам.

Титульный лист 9-го тома «Sammlung russisch. Geschichte»

В 1750 г. он напечатал первый том «Описания Сибирского царства» - «первый правильный учёный труд по сибирской истории» (Пыпин). 2-й том увидел свет лишь в отрывках, напечатанных в «Sammlung russisch. Geschichte» и «Ежемесячных Сочинениях». М. очень медлил работой, и академия поручила продолжение её академику Фишеру. «Sibirische Geschichte» последнего (СПб., 1768; русский перевод, СПб., 1774) не есть, однако, продолжение, а лишь сокращенный пересказ сочинения М. (как напечатанного, так и остававшегося ещё в рукописи). Работу Фишера Бюшинг считал простым плагиатом. С 1754 г. в звании конференц-секретаря академии М. вёл обширную переписку с заграничными учёными, вызывает профессоров для московского университета.

В 1755-1765 гг. М. редактировал «Ежемесячные Сочинения, к пользе и увеселению служащие» - первое периодическое учёно-литературное издание на русском языке. В нём участвовали все современные писатели, пользовавшиеся известностью; сам М. поместил там много статей, касающихся Сибири. Из числа собственно исторических трудов М., кроме «Origines Rossicae», главнейшие: «О летописце Несторе» («Ежемесячные Сочинения», 1755), «Известие о запорожских казаках» (ibid., 1760), «О начале Новгорода и происхождении российского народа» (ibid., 1761 и в «Samml. russ. Gesch.») и «Опыт новой истории о России» (ibid.). Хотя «Нестор» М. есть лишь повторение и развитие мыслей, высказанных ещё раньше Татищевым, но так как труд последнего («История Российская», т. I) появился лишь в 1768 г., то положения М. (автор первоначальной летописи - Нестор; у Нестора были предшественники; указаны продолжатели) имели значение новизны; собственно с них начинается история научного знакомства с русскими летописями. Напуганный судьбой своей речи 1749 г., М. в 1761 г. проводит мысль, что основатели русского государства были роксолане с Балтийского моря. Позже, в сочинении «О народах, издревле в России обитавших» (Büsching’s «Magazin», XV; русский перевод, СПб., 1773), он указал на присутствие варяжского элемента на юге. В «Опыте новой истории о России» автор хотел продолжать Татищева, но Ломоносову не нравилось, что М. занимался исследованиями о «смутных временах Годунова и Расстриги - самой мрачной части российской истории», и ему удалось добиться прекращения этого труда. М. принимал участие в составлении Вольтером «Histoire de l’empire de Russie sous Pierre le Grand», сообщением материалов и своих замечаний.

В 1765 г. М. был назначен главным надзирателем московского воспитательного дома, с оставлением при академии наук в звании историографа, а через год определен начальником московского архива иностранной коллегии (ныне московский главный архив министерства иностранных дел). Пораженный параличом (1772 г.), М. продолжал неустанно работать до самой смерти (11 октября 1783 г.). Московский период в жизни М. ознаменован изданием таких ценных памятников и трудов русских учёных, каковы: Судебник царя Ивана Грозного, Степенная Книга, «Письма Петра Великого графу Б. П. Шереметеву», «Ядро Российской истории» (Манкеева), «История Российская» (Татищева), «Географический словарь» (Полунина), «Описание Камчатки» (Крашенинникова). В «Опыте трудов вольного российского собрания» (IV, V) М. поместил ряд статей о рождении, воспитании, воцарении и короновании Петра Великого, об учреждении первых гвардейских полков. Назначая М. в архив иностранной коллегии, императрицы Екатерина поручила ему составить «Собрание русской дипломатики» по примеру Дюмона. Старик не мог уже сам много сделать, но он подготовил учеников; в его школе выработался такой прекрасный архивист и учёный издатель, как Н. Н. Бантыш-Каменский.

После смерти Миллера осталась коллекция автографов и рукописей (в 258 портфелях), важных для изучения истории, этнографии, статистики и промышленности России и в частности Сибири.

Библиография

«Beiträge zu der Lebensgeschichte denkwürdiger Personen» (Галле, 1785, т. III, 1-160; биография M., составленная Бюшингом); *Пекарский, «История Академии Наук» (т. I и II); «Literarischer Briefwechsel von J. D. Michaelis» (Лейпциг, 1795, II, 511-536; переписка за 1762-1763 гг.); «A. L. Schlozer’s öffentliches u. privates Leben, von ihm selbst beschrieben» (Геттинген, 1802; русский перевод в «Сборнике 2 отд. Академии Наук», т. XIII); «Материалы для биографии Ломоносова» (собранные Билярским); *Пекарский, «Редактор, сотрудник и цензура в русском журнале 1755-1764 гг.» («Записки Академии Наук», XII); Милютин (в «Современнике», 1851, т. 25 и 26, о содержании «Ежемесячных Сочинений»); митрополит Евгений, «Словарь русских светских писателей» (II, 54-89); Старчевский, «Очерк литературы русской истории до Карамзина»; Каченовский, «Об исторических трудах и заслугах М.» («Учёные Записки Московского Университета», 1839, №№ 1, 2); Соловьёв, «Г.-Ф. М.» («Современник», 1854, т. 47, № 10); Коялович, «История русского самосознания»; Пыпин, «История русской этнографии».

Миллер Герард Фридрих - историк, российский академик, географ, картограф, путешественник, основоположник «нормандской теории», из-за которой нажил врагов среди русских ученных, таких как М. Ломоносов, С. Крашенинников, Н. Попов. Он десять лет провел в экспедиции, в которой изучал историю Сибири, народностей, ее населяющих, их быт и языки. Привезенные из экспедиции архивные документы до сих пор оказывают неоценимую помощь ученым.

Происхождение

Семья Миллера Герарда Фридриха проживала в Вестфалии, исторической области северо-западной Германии, в небольшом городке Херфорд. Здесь он и родился. Его отец был ректором в гимназии, выходцем из пасторской семьи города Зест. Мать, Боде Анна Мария, - из семьи профессора права, теологии и восточных языков университета города Минден в Вестфалии. Его дядя, брат матери, Генрих фон Боде имел чин надворного советника, профессора права в Галле и Ринтельне.

Образование

Образование Герард Фридрих Миллер получил в гимназии Хефорда, которой руководил его отец. Затем продолжил обучение в Лейпцигском университете, где его наставником был знаменитый историк и философ И. Менке. После обучения он получает степень бакалавра истории. В 1725 году в Петербурге открывается академия наук, и И. Менке рекомендует в нее своего коллегу И. П. Коля. Тот становится академиком и возглавляет кафедру церковной истории.

Будучи знакомым с Миллером Герардом Фридрихом, приглашает его в Россию, где в ряду других выходцев из Европы тот определяется студентом в Российскую Академию с параллельной работой в гимназии при ней с окладом 200 рублей в год. Он преподавал латинский язык, географические и исторические науки. Кроме этого, в его обязанности входило ведение протоков на заседаниях академии и других документов. Он был редактором «СПб Ведомостей» - газеты для широкого круга читателей в которых печатались статьи академиков, в том числе и его.

Начало карьеры

Большое влияние на его раннюю карьеру оказал Шумахер, который в то время исполнял обязанности секретаря академии и библиотекаря. Герард Фридрих Миллер помогал ему в его библиотечных делах. По признанию самого Миллера, он выполнял работу по канцелярским делам. После переезда библиотекаря в Москву он на протяжение полугода принимал и отправлял корреспонденцию, которую подписывал от имени Шумахера, так как имел на это право. То есть фактически он исполнял его обязанности, не забывая при этом и свои. В биографии Герарда Фридриха Миллера произошли позитивные изменения. За пять лет он делает блестящую карьеру и становится профессором Академии.

Поездка в Европу

В 1730 году он уезжает за границу. Цель его поездки - приведение в порядок дел после смерти отца. Кроме того, ему были даны поручения от Академии. Он должен был повысить статус этого заведения путем личных бесед с видными учеными Европы. Герард Миллер приглашал их в Россию для научной работы и обещал звания почетных академиков. Среди иностранных ученых распространялись негативные слухи, чтобы предотвратить их отъезд в Россию. Он должен был развеять их.

Кроме того, Герарду Миллеру біло поручено распространять книги и гравюры, изданные Академией за границей. Все эти поручения он исполнял, по мере возможности, исправно. На это требовалось определенное время. Шумахер был с ним в переписке. Он 02.01.1731 присылает Миллеру письмо, в котором пишет, что обязанности редактора «СПб Ведомостей» возложены на другого. Он желал бы, чтобы Герард Фридрих исполнял их, просил его срочно приехать.

Но Миллер вернулся только 2 августа, и нашел, что господин Шумахер испытывает к нему неприязненные чувства. Его дочь, на которой хотел жениться Миллер, вышла замуж за другого, его место редактора было занято. В его квартире находился шкаф, в котором хранилась переписка. Он был вскрыт, все письма Шумахера к нему были изъяты. Эта неприязнь академического библиотекаря сохранилась до конца его жизни.

Как поссорились Федор Иванович с Иваном Даниловичем

Миллер Герард Фридрих, или Федор Иванович, как на русский манер называли его, объясняет причину возникшей стойкой неприязни к нему со стороны Шумахера тем, что граф Остерман сделал ему выгодное предложение быть наставником у племянницы императрицы, принцессы Макленбургской Анны Леопольдовны. Вмешательство И. Шумахера, лично знавшего графа, состояло в предложении кандидатуры мужа своей сестры Геннингера на эту должность вместо него.

Но Шумахер лично просил его поторопиться с приездом. Так что это, скорее всего, неправда. Что послужило поводом для ссоры Федора Ивановича с Иваном Даниловичем, до сих пор осталось неизвестным. Но ходили слухи, что Миллер, попросту говоря, подсиживал И. Д. Шумахера. Узнав об этом, тот не смог простить своему бывшему протеже такой поступок.

Вторая Камчатская экспедиция (1733-1743 гг.)

В 1732 году Миллер подготовил и издал серию статей по истории России. Это издание было призвано познакомить иностранцев с географией и историей России. Биография Герарда Фридриха Миллера пополнилась еще одним важным событием. В это время шла подготовка Второй Камчатской экспедиции, длительность которой составила 10 лет. По поручению Академии наук Миллер принимает в ней участие.

Он на полуостров Камчатку не попал, но зато объездил все населенные пункты восточной и западной Сибири, проехав более 31 тысячи верст. На его пути были Березов, Усть-Каменногорск, Якутск, Нерчинск. Здесь он работал с местными архивами. Собрал, систематизировал и описал их, проделав большую работу. Именно ему принадлежит открытие Ремезовской летописи.

Экспедиция по Сибири дала много интересного и важного материала по археологии, состоянию края на момент исследования, этнографии местного населения. Огромную ценность представляла собой большая коллекция архивных документов, найденных в местных архивах. Она давала развернутую картину истории Сибири.

Миллер Герард Фридрих использовал из них только мизерную часть в своих трудах. В нее вошли архивные фонды более 20 сибирских городов. В их числе - Томск, Тобольск, Якутск. Документами пользовались многие русские ученые в своих работах. Они дают исследователям представление о жизни прошлых поколений жителей Сибирского края.

Географические описания

Основой для составления карт некоторых районов Сибири (Томского, Мангазейского, Красноярского, Кузнецкого, Енисейского, Селенгинского, Нерчинского) послужили их описания, выполненные профессором. Они содержат развернутую топонимику. Под руководством профессора Миллера сделаны чертежи и описания рек Сибири, таких как Иртыш, Ангара, Лена и другие.

В 1740 году он закончил работу, которая носила название «История о странах, при реке Амуре лежащих», а в 1744 году издает «Общую географию Сибири» в шести частях, одну из которых он посвятил рекам. В краткой биографии Миллера Герарда Фридриха нет возможности перечислить все его труды, поэтому здесь приводятся только те, которые имеют большое значение.

Семья

В 1742 году Миллер, будучи в сибирском Верхотурье, женился. Супругой его сталь дочь его заклятого врага И. Д. Шумахера, которая вышла замуж в период его отъезда в Европу. После того как муж ее умер, она вторично вышла замуж за бывшего своего жениха. У нее, естественно, была уже другая фамилия. Это объясняет некоторое недоумение, вызванное словами М. В. Ломоносова в том, что он называл Миллера зятем Шумахера. У профессора было два сына. Старший, Карл, - будущий надворный советник, прокурор Верховного суда. Младший, Яков, - будущий секунд-майор.

Возвращение в Санкт-Петербург

После возвращения из Сибири труды Миллера Герарда Фридриха пополнились еще одной работой по истории российских исследований. Она была напечатана во Франции. В 1747 году он становится подданным России. В этот же год он назначен главным государственным историографом и продолжает работать над своими статьями и книгами по истории Сибири.

Речь Миллера

В 1749 году между Миллером и русскими учеными М. Ломоносовым, С. Крашенинниковым, Н. Поповым разгорелась настоящая непримиримая вражда. Поводом для нее послужил доклад, приготовленный им для заседания Академии, на котором рассматривался вопрос происхождения народа и слова «русский». Ученые Ломоносов, Крашенинников и Попов сочли его предосудительным для русского народа.

Миллеру было поставлено в вину то, что его речь не содержала ни одного знаменательного события из жизни Руси. В его речи превалировали только сражения, в которых русские дружины терпели поражения. Русские люди были представлены с негативной стороны. Если какое-либо положительное событие и присутствовало в его докладе, то оно обязательно происходило под руководством норманнов. В итоге (по Миллеру) скандинавы покорили всю Русь, и все, что было сделано положительного, - это их заслуга.

Потрясенный таким отпором Миллер якобы сжег свою речь. Но скандал получил широкую огласку, и он был переведен из профессоров в адъюнкты с понижением жалованья. Это решение было принято графом Разумовским, на тот момент президентом Академии. Но через некоторое время Миллер подал прошение об отмене наказания и был прощен.

Рисуя портрет Герарда Миллера, можно представить себе человека трудолюбивого, пунктуального, но не знающего специфики русского вопроса, судящего о событиях и поступках исторических личностей Руси с точки зрения германского бюргера. Обвинять его в преднамеренном искажении фактов, наверное, нельзя...

Миллер как основоположник Норманнской теории

Эта речь не могла не возмутить русских ученых, которые прекрасно знали всю историю Руси. Такое отношение к русскому народу и его истории они считали оскорбительным. И сегодня многие считают, что такая реакция со стороны Ломоносова и его товарищей была вызвана недружественными отношениями Швеции и России на тот момент, но это не так.

Происхождение Норманнской теории имеет полностью антирусские корни. Основоположниками ее были немецкие ученые, служащие в императорской Академии. Против засилья немцев в российской исторической науке и выступал в свое время Ломоносов, нажив себе многих врагов. Его, гениального ученого, спасла только всемирная известность.

Немцы основывались на летописи «Повесть временных лет», где говорилось о призыве на княжение в Руси Рюрика из варяжских племен, считая их норманнскими. Но и сегодня ни один ученый не может с точностью сказать, кто такие варяги. Ясно только одно, что варягами называли все племена, проживающие на берегах Балтийского моря, которое на тот момент носило название Варяжского. Кроме скандинавских племен, на его прибрежной территории проживали славянские племена, которые пришли туда из Поморья. Их также называли варягами.

К слову сказать, немецкие специалисты, работающие в академической гимназии, где брат Миллера был преподавателем (да и сам Миллер работал здесь по приезде из Германии), за тридцать лет ее существования не подготовили ни одного студента для университета, объяснив это не своим отношением к работе, своей некомпетенцией, а неспособностью русских к обучению. И даже предложили привозить студентов из Германии.

Эти «специалисты» имели неограниченный допуск ко всем архивным документам и возможность интерпретировать историю России так, как сочтут нужным. Это объясняло их отношение к русским как к тупым, отсталым, неспособным к обучению. Именно такое отношение ко всему русскому и был характерно для герра Миллера.

Труды Миллера Герарда Фридриха

Общепризнанной его заслугой можно считать работы по истории Сибири. Примером служит «Описание Сибирского царства», которое он выполнял по заданию Академии. Первый том этого произведения увидел свет в 1750 году и заслужил признание ученых и любителей истории. Второй том был напечатан только в отрывках. Миллер по неизвестной причине медлил с написанием второго тома. Академия поручила написание академику Фишеру. Его работа была признана плагиатом уже напечатанных отрывков Миллера Герарда Фридриха. Фото в начале статьи отображает памятник в Ханты-Мансийске, он поставлен покорителям Сибири, в числе которых значится и Миллер.

С 1754 года он в должности конференц-секретаря занимается перепиской с известными учеными Европы, продолжает, как раньше, приглашать их на работу в Россию, в Московский университет. У него активная переписка с Вольтером, который составляет историю царствования императора Петра I. Миллер предоставляет ему все имеющиеся материалы по этой теме.

Девять лет, с 1755 по 1765 годы, он является редактором журнала «Ежемесячные сочинения», который был первым периодическим русскоязычным изданием. Здесь печатались практически все известные писатели того времени. Миллер публикует в нем свои труды о летописце Несторе, о запорожских казаках. Не оставляет он и тему происхождения русского народа. В работе «О начале Новгорода» им затрагивается тема происхождения русского государства, но, памятуя скандал с Ломоносовым, он предполагает, что основали его роксолане, живущие на Балтике.

Миллер хотел, в продолжение Татищева, заняться изучением Смуты времен Годунова и Лжедмитрия, но Ломоносов, обеспокоенный тем, что Миллер не справится с этой темой и запутает все окончательно, так как этот мрачный и тяжелый период России содержал много неисследованных и неизвестных моментов, добился от Академии прекращения его работы.

Московский период

В 1765 году Миллер подал прошение о переводе его главным надзирателем во вновь открытый Воспитательный дом в Москве. На этом основании секретарь Екатерины II И. Бецкой рекомендовал его. Указом императрицы он был назначен на эту должность. За ним в Академии оставалась должность историографа. В 1766 году он назначен начальником архива в Москве. Это назначение было подписано императрицей с поручением составить «Собрание русской дипломатии».

В 1772 году Г. Ф. Миллера разбил паралич, но и в этом положении он продолжал работать еще 11 лет, до самой смерти 22.10.1783 г. Он подготовил к изданию и опубликовал произведения ученых и писателей, которые являлись памятниками русской истории. Он собрал коллекцию подлинных документов о временах Е. Пугачева, которые вошли в его Пугачевский портфель. При всех его ошибках Миллер внес определенный вклад в русскую науку, прежде всего как географ и архивист, систематизировавший массу ценных документов. Сложно и недооценить его работы по истории Сибири.