Богатые евреи польши до 1939. Изгнание евреев из Польши: ХХ век

О роли поляков в Холокосте или почему Освенцим (и многие другие фабрики смерти) были построены гитлеровцами именно в Польше?

Евреев убивали в Польше и после разгрома немцев и окончания Второй мировой войны. Погромы проходили с молчаливого одобрения властей, многие из них происходили прямо на улицах, где толпа поляков наблюдала за действиями мучителей.
Из шести миллионов жертв Холокоста половина была евреями с польским гражданством.
Я спрашивал поляков с месяц назад - сколько евреев сегодня в Польше. Цифры отличаются незначительно - несколько сот человек. Во время съемок фильма "Список Шиндлера" (1993 год) их было более трех тысяч.
На протяжении столетий евреи жили среди поляков, но жили изолированно, сохраняя свою культуру и свою историю. На протяжении столетий отношения между поляками и евреями складывались... по-разному.

Из истории евреев в Польше

Впервые еврейские торговцы стали переселяться из Западной Европы (в основном из Испании и Германии) в Польшу примерно в X в., в поисках убежища от преследований крестоносцев. По Калишскому статуту 1264 г. (Привилегии Болеслава V Благочестивого (Калишского) евреям Великой Польши) евреи находились непосредственно под юрисдикцией князя (а не городских судов), позволявшего им свободно отправлять религиозные обряды. Им дозволялось также свободно заниматься торговлей и предоставлением ссуд под залог недвижимости. Власть предержащие имели определенные выгоды от такого весьма терпимого отношения к евреям, и благодаря этому евреи долгое время избегали изгнания в гетто, изгнания, о котором вновь и вновь поднимал вопрос католический костел.

Такое в целом благоприятное положение евреев регулировалось обновляемыми время от времени декретами и продолжалось примерно с XIV в. до первого раздела Польши в конце XVIII в., что привлекало в Польшу евреев из других общин, чаще всего тех, что подвергались гонениям. Этим и объяснялось значительное увеличение еврейского населения в Польше, особенно в XVI-XVII вв. Что же касается прав, то не везде в Польше евреи были в равном положении.

К концу 19 века отношение к евреям ухудшилось настолько, что с 1881 по 1914 гг. из Восточной Европы выехали 2,5 млн. евреев (большинство из них осели в США, некоторые - в Центральной и Западной Европе и Палестине). Хотя официальное представительство евреев в польском парламенте предусмотрено не было, после Первой мировой евреи, по сути, впервые признавались национальным меньшинством. Равноправие всех граждан и право на развитие культурной жизни этнических и религиозных меньшинств было узаконено и в конституции 1921 г. (хотя и без упоминания о еврейском меньшинстве). Однако в действительности все выглядело иначе. Большинству поляков единственно возможным представлялось польское национальное государство - в то время как в Польше наряду с поляками жили евреи, белорусы, украинцы и немцы. Но национализм не был сугубо польским феноменом - в каждом из меньшинств были сторонники национального суверенитета. Польский национализм отличала явно выраженная антиеврейская позиция: национал-демократы видели в евреях врагов государства, а "поскольку они не поддаются ассимиляции", речь могла идти только об их эмиграции. Эта политика, имевшая целью ослабление еврейского влияния, была продолжена поддерживавшими Пилсудского социалистами (Польская социалистическая партия - ППС) и после майского переворота 1926 г., хотя последние поначалу считали ассимиляцию (полонизацию) евреев возможной. " Антисемитизм в Польше имел глубокие корни: костел часто выступал с обвинениями против евреев. В начале 20-х гг. дошло даже до погромов. Но в последующие десять лет их число сократилось. Однако дискриминация евреев сохранялась. Евреи практически не получали работу в государственных учреждениях, вследствие враждебных выпадов против еврейских студентов резко сократилось их число в университетах. Существовали и другие ограничения: например, запрет на работу по воскресеньям, что значительно осложняло еврейскую жизнь. Депрессия в конце 20-х гг. вновь обострила антисемитские настроения. В 1929 г. газета "Judische Welt" ("Еврейский мир") - центральный орган Союза восточно-еврейских организаций в Германии (издавался в Гамбурге) сообщала: "К сожалению, из этой страны [Польши - Ред.] вести для евреев безрадостные... В отличие от довоенного времени евреи имеют равные права с другими гражданами, но только на бумаге"(41). Причин тому было несколько, в частности, экономический кризис, правый национализм и нарождающийся нацизм. Из польских партий лишь социалистическая (ГТПС - левое крыло) открыто выступила против антисемитизма. Но она не могла изменить настроений широких масс. В период с 1935 г. по 1939 г. участились выпады против евреев: евреев исключали из всех сфер общественной жизни, в университетах еврейские студенты должны были сидеть отдельно, в 1937 г. еврейским врачам и журналистам было отказано в членстве в соответствующих профессиональных объединениях. Бойкот еврейской торговли в 1937 г., поддержанный национал-демократами, привел к новым нападкам на евреев. Можно выделить три основные направления в реакции евреев на возрастающий антисемитизм: сионизм, социализм и ортодоксальный иудаизм. Часто эти ориентации проявлялись в смешанных формах, и в 20-е - 30-е годы они вели к развитию экстремизма как левого, так и правого. Знаменательно, что и те евреи, которые ранее считали себя ассимилированными (в основном молодежь), стали искать поддержки в многочисленных еврейских (политических) организациях. Но даже несмотря на возрастающую угрозу извне, единение евреев представлялось невозможным. Наряду с идеологическими разногласиями основной причиной раскола еврейской фракции в польском парламенте был вопрос о сотрудничестве с правительством, которое было антисемитским. Несмотря на тяжелые времена и несогласованную еврейскую политику, культурная жизнь евреев в межвоенное двадцатилетие не замерла: сторонники ортодоксальной и религиозной сионистской ориентации открывали иешивы (от древнееврейск. "сидение", "заседание"; высшие школы по изучению Талмуда). Еврейская пресса, прежде всего газеты на идише, была многочисленной и многообразной. В 1930 г. в Польше выходили 180 еврейских журналов и газет. Из них 135 - на идише, 16 - на иврите, 28 - на польском, 1 - на немецком. (Эти данные почерпнуты из "Juciisches Lexikon", 1927-1930, Bd. IV, s. 1027). Идиш вообще пережил в это время небывалый взлет - и в театре, и в литературе. На идише творили такие ставшие впоследствии известными писатели, как Шалом Аш (1880-1957), Исаак Башевис Зингер (1904-1991) и многие другие. В 1925 г. в Вильне был основан научно-исследовательский институт по изучению культуры и языка идиш (YIVO), который положил начало исследованиям светской еврейской культуры (позже этот институт был переведен в Нью-Йорк). В сфере воспитания значительным было стремление ввести в него идишистские светские, социалистические элементы. С этой целью в 1921 г. было создано объединение "Цисхо" (Central Yiddish School Organisation - Центральная организация школ на идише), курировавшее 120 школ, в первую очередь в восточных регионах Польши. Однако их влияние в целом было скромным. Аналогично обстояло дело и с еврейскими школами, открытыми сионистами, в которых занятия велись на двух языках: на польском и иврите либо на идише и иврите. Из еврейских школ наиболее популярными среди населения были ортодоксальные, те, в которых иврит изучался как язык Библии, а не как живой язык новой культуры (к чему стремились сионистские школы). Но большинство еврейских детей ходили в обычные государственные школы, а определенная часть (как, например, дети из Дома сирот Корчака) посещала специальные, так называемые субботние государственные школы, в которых разрешалось не писать по субботам. Тяжелым было положение еврейских студентов в средней и в высшей школе. Здесь существовала квота для евреев, поэтому многие были вынуждены учиться за пределами Польши. Положение в польских университетах Э. Рингельблюм описывает следующим образом: "Разделение аудиторий на левую (еврейскую) и правую (арийскую) половину, бойкотирование и применение насилия против либерально настроенных профессоров еврейского происхождения, забастовки в университетах с требованием ввести "нулевую квоту" для евреев превратили высшую школу в очаг бандитизма: кастеты, бритвы, ножи, дубинки были здесь обычным делом. Постоянно проливалась кровь студентов: среди еврейских студентов были раненые и даже убитые" (42).

К XVI столетию в центральной и восточной Европе складывается отдельный еврейский субэтнос – ашкенази, значительная часть которого проживала на территории Речи Посполитой. Здесь в отличие от соседней Германии евреи не были стеснены большим количеством законов, ограничивавших сферы их профессиональной деятельности, что обеспечивало постоянный приток представителей иудейской веры в польские и литовские земли. В XVI столетии из 11-миллионного населения Речи Посполитой примерно 800 тысяч были евреями.

Свобода, в которой оказались евреи, беспокоила многих поляков. В частности, в 1485 году краковские католики попытались запретить евреям любую деятельность, кроме «закладов за просроченные долги». Однако превратить евреев исключительно в ростовщиков им не удалось. В 1521 году уже главы львовского магистрата жаловались в Познань:

«Неверные евреи лишили нас и наших занимающихся купечеством сограждан почти всех источников пропитания. Они овладели всей торговлей, проникли в местечки и села, не оставили христианам ничего». Однако и в этом случае никакой реакции не последовало. Король не желал терять в лице польского еврейства мощный торгово-экономический пласт, который обеспечивал в том числе и финансовую стабильность государства.

Тем не менее, евреи постепенно сосредотачивали свою деятельность в нише, в которой их не могли побеспокоить представители других национальностей и вероисповеданий – это посреднические функции между горожанами и крестьянами. Суть деятельности такова: сначала еврей-посредник скупал у крестьян сырье и перепродавал его в город, затем закупал у горожан готовую продукцию и снова перепродавал ее уже в село.

Занять такую нишу не евреям было тяжело: нужно было много и упорно работать, лавировать и приспосабливаться, чтобы стать полезным одновременно горожанину и крестьянину. «Навар» от такой деятельности был небольшой: чуть завысь тариф, и крестьянин с горожанином стали бы договариваться напрямую.

Ближе к концу XVI столетия евреи постепенно выходят из-под влияния короля и попадают в сферу интересов магнатов. Евреи превращаются в пусть и зависимое, но вполне обособленное феодальное сословие. Они строят корчмы и кабаки, дороги и гостиницы, мастерские и заводы, тем самым участвуя в создании транспортной и хозяйственной инфраструктуры Королевства. С евреями в Речи Посполитой считаются, но главное – в них нуждаются.

Жил на свете человек со смешным именем Альтер Кацизне. Был он писатель и драматург и даже в чем-то поэт. Пара его пьес шла на варшавской сцене, а также он был председателем еврейского ПЕН-клуба. Но любимейшим из искусств для него была фотография. Его фотостудия в Варшаве была достопримечательностью, а архив насчитывал сотни портретов польских знаменитостей и простых граждан, сценических фотографий и городских зарисовок. Кроме того, он часто отправлялся в путешествия с фотоаппаратом по стране. А еще у него была милая семья - жена и дочка.

Жена Альтера Кацизне погибла, скорее всего, в одном из лагерей смерти, а дочь Шуламит спаслась. Неизвестно, кто спас ее, но она пережила оккупацию, а после войны вышла замуж за посла Италии в Польше, уехала в Италию и жила там до самой своей смерти в 1999 году.

Хане Кольски сто шесть лет. Каждый вечер она исповедуется в грехах и ест печенье. Ее восьмидесятилетний сын в Америке не верит, что она еще жива. Варшава, 1925. (В грехах всего Израиля - ежедневно читает видуй.)

Хон Шлейфер, восьмидесяти пяти лет. Точильщик, механик, изготовитель зонтиков и знахарь. Ломжа, 1927.

Арон-Нохем за своей швейной машинкой. Кутно, 1927.

Эстер за работой. Семь лет назад муж ушел от нее и оставил ее с пятью детьми. Она работает портнихой. Парысув, 1927.

Новое поколение учится «лить воду». Отвоцк, 1927.

Плотник и его внучка. Чортков, 1925.

За что он боролся? Фейвл Табакмен, бывший политзаключенный, не может найти себе работу слесарем. Поэтому он точит на улицах ножи. Варшава, 1928.

Религиозная школа для девочек. Ласкажев.

Намек. Люблин, 1924.

В девяносто три года этот деревенский портной может без очков вдеть нитку в иголку. Парысув, 1926.

Слесарь Элиогу. Двенадцать лет назад ослеп на один глаз, но согласился на операцию только после того, как ослеп на оба глаза. Замбрув.

Старый замок и синагога, связанные подземным ходом. Острог, 1925.

Жена и внучка Мейера Гурфинкеля. Ее отец живет в Вашингтоне, а мать умерла. Карчев.

Азриельке, Shabes-klaper. По пятницам вечером он стучит по ставням, объявляя о начале Субботы. Бяла-Подляска, 1926.

Отец и сын. Кузнец Лейзер Бавул не говорит, сколько ему лет, боясь сглаза, но ему должно быть больше ста. Теперь кузнечным делом занимается его сын, а отец стал доктором - вправляет сломанные руки и ноги. Бяла-Подляска, 1926.

Жена шорника. Воломин.

Молитвенники на продажу.

Синагога. Люблин.

Дом престарелых в Ровно.

Интересно, этот спор - на богословскую тему?

А этот стол накрыт к Субботе.

Земля Израиля в пригороде Варшавы. Халуцим возделывают поля в Грохове.

Это был знаменитый кибуц. Рингельблюм рассказывает о нем такую байку. Один человек купил в рассрочку два кинопроектора, но разорился и не смог погашать долг, и остался и без денег, и без кинопроекторов. Производителем кинопроекторов был еврей. И наш герой возненавидел евреев - виновников всех бед. Прошло много лет, и этот кондовый уже такой антисемит побывал в кибуце в Грохове… и остался там навсегда. Оказалось, это единственное место, где ему хорошо жить и где он по-настоящему получает удовлетворение от работы.

Там же, в Грохове.

Воскресенье в Чорткове - выходной день. Евреи, праздносидящие под объявлением о лекции Альтера Кацизне на тему «Литература как национальное сокровище».

April 21st, 2015 , 10:16 pm

И снова Польша.
Благодаря помощи ЖЖ-френдов, которые поставляют материалы по заявленным темам, за что им моё личное гран-мерси, я вынужден вернуться к теме евреев, которую НЕЧАЯННО . И вроде он ничего такого особо не сказал. А поляки так развонялись, что сразу стало ясно: им есть что скрывать.

Вот крайне любопытный материал, переведённый из "Нью-Йорк таймс " и подброшенный мне блогером evgeny_leskov.
Большое ему спасибо. И сразу стало понятно, почему из выживших в нацистских концлагерях евреев подавляющее большинство покинуло Польшу и рвануло, кто в Израиль, а кто в США.

Кто прочтёт, будет в шоке. Жесть.
Но я не виноват. И полагаю, что об этом люди должны знать. А поляки за это заслуживают международной порки.

Итак...
_____

Где-то в конце 1950-х по улицам Лодзя, держась за руки, шли еврейские новобрачные. Как и все выжившие польские евреи их поколения, они пережили Холокост вопреки всему. Это делало радость того момента особенно острой. "Только посмотри на них, - сказал хорошо одетый прохожий, специально повысив голос, чтобы они услышали. – Как будто они в Тель-Авиве". Смысл этих слов новобрачные прекрасно поняли: евреям не место в Польше, не говоря уже о том, чтобы быть там счастливыми.

Я думал об этих двоих людях, с которыми позднее подружился, когда читал новую книгу Яна Гросса "Страх: антисемитизм в Польше после Освенцима". Уроженец Польши Гросс, профессор истории в Принстонском университете, не включил в книгу рассказанную выше историю, хотя знал о ней. Ему нужно рассказать о гораздо больших унижениях. Он должен рассказать о том, как пережившие Холокост польские евреи, избежав судьбы 90% их общины – трех миллионов человек – возвратились на родину, где их продолжали поносить, запугивать и убивать (было совершено не менее 1500 убийств) порой так же зверски, как нацисты.

Казалось бы, если что-то могло вылечить Польшу от антисемитизма, так это Вторая мировая война. Польские евреи и христиане оказались связанными, как никогда ранее, невообразимыми страданиями, чинимыми общим врагом. Казалось бы, должна была появиться жалость к евреям, большинство из которых потеряли все, что у них было – дома, молодость, надежду, всех родных. Кроме того, их осталось совсем немного, чтобы их ненавидеть – всего 200 тысяч из 20 миллионов.

Однако, возвращающиеся польские евреи столкнулись с антисемитизмом, ужасным в своей ярости и жестокости. Так что не вызывает удивления то, что как только многие из них оказывались на польской земле, сразу же снова бежали оттуда. Многие отправились на Запад, в место, которое странным образом стало оазисом спокойствия и безопасности в сравнении с Польшей: в Германию. Те поляки, которые укрывали евреев во время войны, не стали национальными героями, а, напротив, молили евреев о молчании, чтобы соседи не прозвали их юдофилами, не побили их и не ворвались в их дома в поисках денег, которые евреи, несомненно, там оставили, или вообще не убили их.

Отношение поляков к немцам остается по понятным причинам ожесточенным. Во время своего визита в Польшу в мае папа-немец Бенедикт XVI посетил Освенцим и предусмотрительно говорил, преимущественно, по-итальянски. Однако, как напоминает нам Гросс, по крайней мере, в одном многие поляки аплодировали Гитлеру: когда он предложил окончательное решение еврейской проблемы в Германии, он позаботился и о польских евреях. Нацистская политика в отношении евреев, сообщал в 1940 году правительству в ссылке в Лондоне легендарный подпольный польский дипломат Ян Карски, сформировала "своего рода узкий мостик, где в гармонии слились немцы и большая часть польского общества".

И об этом говорил не только Карски. Свидетели в Варшавском гетто видели, как поляки с одобрением наблюдали и даже помогали нацистским солдатам в расстрелах евреев. Когда горело гетто, польские девушки шутили: "Посмотри-ка, как поджариваются отбивные из евреев". Нацистские отчеты о Judenjagd, "охоте на евреев", повествуют, как поляки искали и находили евреев, которых немцы каким-то образом упустили. Шли депортации, и, не успевали поезда в Челмно, Белжец или Треблинку, как поляки собирались на окраинах, чтобы разграбить еврейскую собственность или въехать в еврейские дома. И в то время как нацисты убили миллионы евреев, поляки убили тысячи – например, как рассказывает Гросс в другой своей книге "Соседи" (2001), которая спровоцировала скандал в Польше, в июле 1914 года в Едвабно были убиты 1600 евреев. Но в те времена на эти преступления почти не обращали внимания, да и сейчас в польских учебниках по истории о них почти не вспоминают.

Когда война кончилась, тысяча делегатов из Польской крестьянской партии приняли резолюцию, в которой благодарили Гитлера за уничтожение польского еврейства и призывали выслать оставшихся в живых. И действительно, скоро начались "зачистки". Возвращаясь в свои поселки и города, евреи слышали в свой адрес: "Что? Ты еще жив?" Их усилия вернуть свою собственность не приносили успеха – а иногда кончались фатально. Некоторых евреев конец настиг в поездах – на этот раз не в вагонах для скота, а в пассажирских поездах, из которых их просто выбрасывали. А если поезда двигались недостаточно быстро, их забивали до смерти.

Книга Гросса наполнена шокирующими, не укладывающимися в воображение образами.
Треблинка, сентябрь 1945: лунный пейзаж, усеянный кратерами. Это поляки выкопали тысячи ям в поисках золотых россыпей вперемешку с еврейскими костями и золой.
Польские синагоги, растасканные по кирпичам.
Еврейские кладбища, превращенные в мусорные свалки.
Еврейские школьники, которых притесняют, и еврейские кустари и профессионалы, которым отказывают в работе.
Пока правоохранительные органы и суд смотрели в другую сторону, евреев убивали по одиночке или в погромах. За этой резней неизбежно стояли старые "утки" о том, как евреи убивают христианских младенцев, чтобы заполучить их кровь, но с новой изюминкой: теперь евреям якобы кровь была нужна не только для приготовления мацы, но и для укрепления их истощенных тел.

Самый печально известный инцидент произошел 60 лет назад, когда жители Кельце, среди которых были полицейские, солдаты и бойскауты, забили до смерти 80 евреев. "Огромный двор был завален окровавленными трубами, камнями и клюшками, которыми еврейским мужчинам и женщинам разбивали черепа", - писал на следующий день польско-еврейский журналист Саул Шнайдерман. Это был крупнейший еврейский погром мирного времени в XX веке, отмечает Гросс. Однако он полагает, что в этом не было ничего необычного: в ту эру подобное могло случиться где угодно в Польше. Польские интеллектуалы, пишет Гросс, пребывали в шоке от происходящего в их стране. Только психопат, писал один из них, может представить себе подобную жестокость.

Спустя несколько дней после погрома польский примас кардинал Август Хлольд с презрением отверг мольбы евреев осудить римско-католический антисемитизм. После этого он заявил, что, возглавив усилия по установлению коммунистического режима в Польше (евреи действительно занимали в партии видное положение, хотя и не держали узд контроля в своих руках) евреи должны винить сами себя. Эту мысль повторил и епископ Кельце, который предположил, что евреи специально спровоцировали беспорядки, чтобы убедить Великобританию отказаться от контроля над Палестиной. Только епископ Ченстохова осудил убийства, за что немедленно был осужден своими коллегами.

Если церковь быстро разделалась с евреями, то то же верно и в отношении коммунистов, даже еврейских. Для них игнорирование еврейского положения, так же как и причастность поляков к преступлениям военного времени, было способом снискать расположение у полной подозрений страны. Кроме того, что было делать? Когда польские еврейские лидеры призвали коммунистов сделать что-то, чтобы положить конец ненависти, один чиновник ответил заранее заготовленным возражением: "Вы что, хотите, чтобы я отправил 18 миллионов поляков в Сибирь?"

Чем объяснить это безумие? Гросс припоминает знаменитое высказывание бывшего израильского премьер-министра Ицхака Шамира – о том, что поляки впитывают антисемитизм с молоком матери – лишь для того, чтобы опровергнуть его. "Оно несостоятельно ни согласно здравому смыслу, ни эмпирическим свидетельствам", - говорит он. Так же и ложные утверждения о ритуальных убийствах или еврейско-коммунистическом заговоре. Гросс настаивает на том, что поляки чувствуют свою вину: они были так глубоко причастны к еврейской трагедии, помогая и содействуя нацистам, экспроприируя еврейскую собственность, что один только вид этих призраков, возвращающихся из лагерей, ссылки или бегов, людей, которые знали грязные тайны и имели притязания на собственность, был просто невыносим. Так что евреев убивали или изгоняли.

Однако свидетельства Гросса, вплоть до антисемитской постановки в январе 1947 года около Освенцима, самого большого еврейского кладбища на планете (местный полицейский играл главную роль), опровергает его теорию. Столь огромный и разнообразный инвентарь бесчеловечности, включавший жестокость детей, которые были слишком малы, чтобы чувствовать вину или угрызения совести, выходит за рамки какого бы то ни было набора исторических условий. Более правдоподобное, хотя и менее политкорректное объяснение, заключается в том, что своим реализованным на практике антисемитизмом немцы придали смелости полякам, подтолкнув их действовать так, как они всегда считали нужным. Замечание Шамира, который сам был польским евреем, может показаться нам крайне оскорбительным, упрощенным и даже расистским. Однако, что бы ни говорил Гросс, он скорее поддерживает Шамира, чем опровергает его.

Но, в конечном итоге, в этой истории важнее всего не " почему", а "что" – что цивилизованная страна могла пасть так низко, и что такое поведение должно быть задокументировано, что о нем нужно помнить и обсуждать. Гросс это и делает. А то, что он время от времени отвлекается, что его хронология может быть сбивчива, что он повторяется и то, что ему бывает трудно совладать со своим негодованием, не играет такой уж большой роли.

Две новых волны государственного антисемитизма, в 1956-1957, и в 1968-1969, выдавили большинство тех польских евреев, которые, несмотря ни на что, продержались в этой стране. (Среди них были и те новобрачные, о которых я рассказывал. Позднее муж признался мне, что в свой первый день в Нью-Йорке он гораздо сильнее почувствовал себя на родине, чем за все время жизни в Польше). Теперь, несмотря на периодические вспышки антисемитизма – в мае, например, на варшавской улице главный раввин подвергся нападению человека, который кричал "Польша для поляков", и, несмотря на широко распространенные предубеждения против евреев, включая подозрения, что они якобы по-прежнему правят страной, Польша стала сосредоточением некро-ностальгии. В еврейском квартале Кракова раздаются клезмерские мотивы. В любом польском супермаркете можно купить мацу. А в алкогольных магазинах около витрин с польской кошерной водкой, высоко ценящейся за ее чистоту, можно встретить лица счастливых хасидов – их больше, чем вы сегодня можете встретить в Люблине или в Белостоке. Тем временем молодые люди с самыми отдаленными еврейскими связями могут вернуться к своему наследию. Но, как напоминает нам Гросс в своей угнетающей, поражающей воображение и приводящей в ярость книге, самыми счастливыми польскими евреями, не до Гитлера, а после него, были те, кто уехал.